МАТУШКА-ИМПЕРАТРИЦА 

Послесловие к повести Михаила КАЗОВСКОГО «АРЕСТАНТЫ ЛЮБВИ»

XVIII век российской истории называют галантным или куртуазным, он полон романтических тайн и живучих легенд. Время царствования Елизаветы, Екатерины II и Павла парадоксальным образом осталось в нашей памяти временем относительного спокойствия, быстрого разрешения кризисов, победоносных войн.
В 1745 году, беседуя с кем-то из придворных, императрица Елизавета Петровна, как бы расчувствовавшись, призналась, что поздним вечером 24 ноября 1741 года, перед тем, как отправиться во главе гвардейцев свергать Анну Леопольдовну, дала обет перед иконами, что если станет императрицей, не подпишет ни одного смертного приговора. «Она поклялась, что не прольется ни капля крови от руки палача во все время ее правления», – писал посетивший тогда Санкт-Петербург молодой англичанин, баронет Натаниель Рэкселл. Похоже, сама императрица распустила этот слух и позаботилась о том, чтобы он стал известен иностранцам.
В 1741 году Елизавете Петровне доложили о виновной в детоубийстве вдове камергера Гертруде Гоппие. По окончании судебного разбирательства немка пожелала принять православие. Причина проста: по закону, подписанному ранее Анной Леопольдовной, для казни иностранцев, выбравших после суда греческое вероисповедание (то есть православие), требовалась санкция кабинета министров. Но Елизавета Петровна  успела ликвидировать кабинет министров, и право казнить или миловать иноземцев оставалось исключительно за императрицей. Сенат рекомендовал «по правам учинить смертную казнь». Будь царский обет реальностью, Елизавета Петровна могла проигнорировать рекомендацию и смягчить участь преступницы. Государыня же, поручив новое рассмотрение дела камергерши Гоппие Синоду – волокита обеспечивала преступнице длительную отсрочку казни, - тут же аннулировала закон Анны Леопольдовны, предписав отныне, «где таковые (нарушившие закон иностранцы) впредь явятца, с такими поступать по уложенью и по указом». Таким образом, царица разом обрекла на смерть всех преступных иноверцев, которым  Анна Леопольдовна практически гарантировала спасение.
Были и иные примеры. 31 декабря 1741 года Елизавете доложили об украинце Федоре Рогачевском, осужденном на смерть. О снисхождении хлопотали малороссийские мирские, духовные чины и Генеральная войсковая канцелярия – правительство Украины. Елизавета помиловала Рогачевского, прежде запросив мнение Синода и справку, «по каким христианским законам оной... свободен быть имеет», то есть каким законным образом можно преступника освободить.
Ответы Елизаветы на сенатские запросы красноречиво свидетельствуют о том, что в вопросе отмены смертной казни царица сторонников не имела, ей приходилось идти наперекор общественному мнению. Сенат в большом количестве поставлял на утверждение смертные приговоры. Елизавета сопротивлялась. Сенаторы написали петицию, где прямо утверждали необходимость смертной казни, напоминая, что к этому наказанию прибегал ее отец Петр I. Бумагу подписали фельдмаршалы В.В. Долгоруков и И.Ю. Трубецкой, генералы Г.П. Чернышев, А.И. Ушаков и И.И. Бахметев, адмирал М.М. Голицын, тайные советники В.Я. Новосильцев и А.Д. Голицын – ближайшие соратники царицы. Конфликтовать с ними Елизавета не могла, ей  надо было как-то перехитрить вельмож. Она решила воспользоваться найденным в одном из сенатских же докладов примечании о практике 1726—1728 годов. В то время всех осужденных на смерть казнили только с высочайшего позволения. Императрица наложила резолюцию: «Таким образом и ноне повелеваю чинить Сенату, и, получа («краткий экстракт» о каждом), мне объявить». Все без исключения смертные приговоры стали поступать к императрице, но она устроила настоящий саботаж, под разными предлогами уклоняясь от рассмотрения этих бумаг. Кипы дел росли, по тюрьмам томились осужденные, их число росло, увеличивались расходы на содержание и охрану. Сенаторы и чиновники роптали.
Наконец императрицу осенило. Распространив слух о клятве перед образами, она виртуозно урегулировала кризис. Сенаторы не смели более настаивать на исполнении смертных приговоров – этим они толкнули бы царицу на клятвопреступление. А подданные с умилением поддержали Государыню, ибо слово, данное Господу, перевешивало всякие резоны. Смертные приговоры заменили другими видами наказания. Традиция продержалась до казни Николаем I шестерых декабристов, уместившись почти в столетие.
Таков был золотой век русского самодержавия. И Елизавета, и Екатерина, и Павел I  старались по возможности лично разобраться с важнейшими вопросами жизни подданных, включая устройство браков. Делалось это   элегантно, как в случае с легендой об обете Елизаветы, или топорно, как у Павла I, но целью самодержцев служило благо конкретных граждан страны. Михаилу КАЗОВСКОМУ в "АРЕСТАНТАХ ЛЮБВИ"  удалось живо, с великолепными примерами описать непосредственную связь монарха и подданных. Повесть сведущего в истории автора, как обычно, основана на реальных фактах. И хотя в ней действуют родовитые вельможи, становится понятно, почему в обращении к государям прижились определения «матушка-императрица» или «царь-батюшка». Русские люди применяли их неосознанно, порой – иронически, но корни этого отношения лежат именно в тех, почти семейных взаимоотношениях престола и народа, что проявлялось в решениях монархов и в народных мечтах.

Сергей ШУЛАКОВ