Татьяна ПАВЛОВА

ТЕАТРАЛЬНОЕ ДЕЛО

Отрывок из рассказа
ПРЕДЛОЖЕН АВТОРОМ ДЛЯ ПУБЛИКАЦИИ НА САЙТЕ

После третьего удара гонга нарядная публика потянулась в зрительный зал, и помещение театрального буфета практически опустело. Только в уютной нише на зачехленном красным бархатом диванчике остался за столом солидный пожилой господин в прекрасно вычищенном сюртуке.
Он осторожно взял щипчиками колотый кусок из хрустальной сахарницы и опустил его в горячий, с дымком, чай в граненом стакане с ажурным подстаканником. И стал аккуратно, не спеша помешивать чай. По прошествии малого времени к нему присоединился его молодой приятель, известный московский литератор и журналист.
– Устроил все должным образом, Николай Христофорович, – искательно проговорил журналист: – Дам разместил с наилучшими удобствами, посему добился от них позволения отсутствовать на заключительном акте и жажду общения с вами, не сравнимого и с десятью сыщиками.
Николай Христофорович подождал, пока приятель наполнит свой стакан обжигающим янтарным напитком из трехведерного самовара на подставке у стены, а буфетчик, уважительно кланяясь, поставит на стол корзиночку с филипповскими булочками. Он с наслаждением отхлебнул ароматный сладкий чай и, весьма удовлетворенный, произнес:
– Вот, спасибо, Сережа. Уважили. Никак не могу заставить себя эту театральщину полюбить, раздражает, только ради супруги терплю. Что же мне вам сегодня рассказать?
Николай Христофорович Козловский был отставным начальником Московского уголовного сыска, и понятно, многое мог рассказать любознательному журналисту.
– Расскажите о самом странном случае в вашей практике.
Козловский задумался.
– А и то, – сказал он, наконец: – припоминаю такой случай. Давний уже. Я тогда служил помощником начальника сыскной части. Дело было заведено о пропаже актрисы Аглаи Изумрудной.
Случилось это во время одного из визитов императорской четы в Москву, и большинство сыскарей было передано в помощь Полицейскому управлению для обеспечения безопасности августейших особ. Поэтому и не нашлось никого опытного, чтобы послать на расследование таинственного исчезновения. А его сюжет выглядел именно что таинственно.
Московское общество искусства и литературы вознамерилось изготовить альбом с фотографическими сценами из поставленного ими спектакля «Уриэль Акоста». В ателье театрального фотографа Карла Фишера доставили фрагменты декораций, бутафорию для нескольких сцен; съехались артисты, костюмеры, гримеры.
В роли Юдифи снималась ведущая актриса Аглая Изумрудная. Еврейского философа Акосту представлял кумир московской публики Аркадий Ланской. Постановкой сцен для фотографирования занимался сам режиссер Румянцев. Кроме того, прибыли еще с десяток различных типажей для массовых сцен.
Залу обильно завесили декоративными портьерами, укрепили белые колонны. Особенно трудной была постановка сцены избиения Уриэля Акосты в синагоге. Режиссер самолично выстраивал каждого персонажа. Представляю, как это было сложно. Поза человека должна быть одновременно и театральной, и устойчивой, чтобы продержаться, пока идет фотографирование, которое к тому же сопровождалось ослепляющей вспышкой.
Надо ли говорить, как все были довольны, когда съемка массовой сцены завершилась. Артисты оживленно шутили, снимали балахоны... И только тут заметили отсутствие Аглаи Изумрудной (предполагалось отдельно выполнить ее фотопортрет).
Это было довольно странно. Доподлинно установили, что студию она не покидала. Это подтверждала и прислуга. Извозчики тоже никого, кроме двух-трех посыльных и грузчиков с использованным в предыдущей сцене реквизитом, не видели. Послали узнать в театр и к ней на квартиру. Нет, не объявлялась. В другой раз, может, и не стали бы беспокоиться, но тут прошел слух, что накануне она продала ценные бумаги своего покойного мужа, получила большие деньги.
Не было ли против нее злого умысла? К тому же все знали, что очень ей хотелось иметь фотографию в роли Юдифи, не стала бы она добровольно от этого отказываться. Сошлись на том, что надо пригласить сыщика и пока не расходиться.
Когда я вошел в фотоателье, поначалу просто опешил. Полная зала престранного вида индивидов в древних тогах, с размазанным гримом на лице. Они беспорядочно передвигаются взад-вперед, среди них мелькают ветхозаветные оборванцы и современного вида рабочие. Режиссер сидит в углу на кушетке, в прострации, пустив дело на самотек. Пахнет гримом и людским потом. Как тут найти тот кончик клубка, который приведет к пропавшей актрисе? С чего начинать поиски? Решил сперва осмотреть помещение.
Фишер взялся провести меня по всему дому и представить мне домочадцев: троих работников (которые трудились у него с основания фирмы), жену и двоих малолетних детей. Никаких подозрений в причастности к похищению они не вызывали.
Дом был двухэтажным, точнее, даже одноэтажным, на высоком цоколе. Семейство фотографа вполне удобно устроилось внизу. Наверху самый большой объем занимала зала со стеклянным потолком, где производилось фотографирование. Рядом с ней располагались уборная и гримерная, внутренняя лестница вела вниз на хозяйский этаж. Обе вспомогательные комнаты, сами небольшие, но с широкими окнами, через которые при известной ловкости можно выбраться на парапет, а затем на тротуар. Но выходили эти окна на Петровку, оживленную центральную улицу, и проделать подобный кульбит так, чтобы не вызвать изумления прохожих и кучеров, дежуривших в своих пролетках, было невозможно.
Надо сказать, что платье, в котором Изумрудная приехала на съемку, висело в уборной, значит, она оставалась в своем сценическом костюме. Поначалу перспективным для расследования показался коридор в цоколе, завершавшийся угольной кладовой у запасного выхода во внутренний двор. Но единственный путь оттуда выходил опять-таки на Петровку. Такое фиаско.
Вернувшись в злополучную залу, мы застали там картину почти непотребную. Артисты – они же как дети. Оказывается, одного из посыльных отправляли за шампанским, чтобы отметить историческую съемку, – стаканчики предусмотрительно принесли в театральном сундуке вместе с костюмами. В свете изменившихся обстоятельств решили вместо этого помянуть исчезнувшую приму, а дальше – больше. Нашему взору предстала развеселая вакханалия, исключающая возможность опросить свидетелей, ибо трезвых среди них не наблюдалось.
Пришлось следствие на этом свернуть. Я пригласил всех заинтересованных прийти в сыскную часть завтра, искренне полагая, что к тому времени Изумрудная тем или иным способом сама отыщется, и откланялся.

На следующее утро около нашей конторы собралась целая толпа. Неужели Изумрудная так и не нашлась? Людей было заметно больше, чем на вчерашней фотосессии, пришли даже двое театральных швейцаров в форменных ливреях и скрюченная старушка в красной шляпе с цветами и в красных перчатках.
Однако среди них я не заметил ни трагика Ланского, ни режиссера Румянцева. Мне было необходимо отобрать среди пришедших тех, кто вчера присутствовал на месте происшествия, или опросить всех желающих? Непростая задача, если учесть, что помощников мне так и не выделили.
И все же я решился опросить их всех. Бог знает, как пойдет дело, а то самому придется за ними ходить. Все равно день пропал.
О своем выборе я пожалел уже к обеду. Такого количества бесполезных и при этом еще и многословных сплетен мне не довелось выслушать за всю свою жизнь. К тому же оказалось, что большинство пришедших не принимали никакого участия во вчерашней съемке, а пришли только полюбопытствовать, в чем дело и разузнать его подробности.
Мне поведали, что Румянцев организовывает бенефисы только своим любимчикам, игнорируя интересы старейших артистов; что играть в одной сцене с Изумрудной – это тяжкое испытание, она вывертывается из кожи вон, и всего для того чтобы , чтобы затмить партнера, хотя сама как актриса ничего из себя не представляет; что Изумрудная не терпит, когда ее гримируют, поэтому накладывает грим сама; что директор зимой из экономии бережет дрова для отопления, и в артистических уборных стоит жуткая холодрыга, а летом душно из-за того, что не во всех окнах есть форточки.
Швейцары наябедничали, что Изумрудная всегда опаздывает на репетиции и даже на спектакли, хотя живет рядом с театром. Это она интересничает, чтобы себя показать, заставить труппу ожидать. Старушка в шляпке с цветами доверительно поведала, что видела, как из повозки, будто бы отъехавшей от театра, выгрузили длинный ящик, переложили на синюю повозку, после чего повозки разъехались в разных направлениях.
И так далее, в том же духе. А еще было множество заявлений о делах, не имеющих вовсе никакого отношения ни к театральному обществу, ни к Аглае Изумрудной, ни к фотографии.
Однако к концу дня я собрал немало весьма пикантной информации о театральной диве.

Рассказ Татьяны ПАВЛОВОЙ «ТЕАТРАЛЬНОЕ ДЕЛО»
опубликован в журнале «ПОДВИГ» № 06-2021 (выходит в ИЮНЕ)