Алексей НОВГОРОДОВ
ПОЛЯРНЫЙ КРЕСТ
Рассказ
ПРЕДЛОЖЕН АВТОРОМ ДЛЯ ПУБЛИКАЦИИ НА САЙТЕ
Без сокращений
Координаты: +67°18’23,3’’ северной широты +48°58’58,6’’ восточной долготы
– Сначала груз, затем люди.
Поймав тонкую полоску тени от лопасти вертолета, я поднял голову и завороженным взглядом, наверное, уже в сотый раз, с восхищением разглядывал конструкцию, куда сходятся пять провисших от усталости лопастей, а главное – это точка, которая соединяет мощное тело грузной машины и пять изящных, как у стрекозы, крыльев, отдыхающих перед тяжелой работой. «Вертушка» – она, как ангел-хранитель с небес, приходит бойцам на помощь, как бесстрашная красавица-сестричка с перекинутой через плечо сумкой с красным крестом на клапане, спасает раненых, и как надежный друг, не приведи господь, оплакивая, выносит с полей сражений «двухсотых»...
Ладонь непроизвольно ощутила холод металла АКС-74. Прошлое все кружилось над Кавказскими горами, и никак не хотело оторваться от моей памяти и улететь вперед, расширяя горизонты. Как птенцы, не желающие расстаться с родным гнездом, где все жестко, жестоко и опасно, но понятно и привычно...
– Погрузка окончена, теперь люди, – как можно строже скомандовал командир экипажа. Но его напускная строгость вызвала лишь улыбки.
Я обернулся вполоборота, делая вид, что мои слова доносятся до него случайно и предназначены не для его ушей, шутя произнес:
– А знаете, для чего у нашего командира вертушка над головой?
Сам же и ответил, изменив интонацию голоса и имитируя собеседника:
– Чтобы вертолет летел. – Потом добавил: – Нет, неправильно. Это чтобы он не потел. Один раз, когда эта штука перестала крутиться, знаешь, как он вспотел?!
Я произносил каждое слово отчетливо, надеясь хоть на какую-нибудь реакцию с его стороны. Но он, оставаясь непререкаемо строгим, пробубнил, тоже как бы не для меня:
– Вот вернемся, тогда вместе и пошутим.
И, уже пресекая вольготность и всякую инициативу разношерстной публики, невзирая на чины и регалии, я громогласно объявил:
– Через пять минут колеса в воздухе. Кто не успел, тот опоздал!
Поставив ногу на откидную ступеньку, и ухватившись руками за стенки проема двери, я привычно вскочил в салон вертолета. И, уже опустившись на откидное металлическое сиденье, вдруг поймал себя на мысли, что все происходит как-то не так. Какой-то я сейчас не настоящий, какой-то неестественный – одетый в новенький защитный камуфляж, который еще не избавился от складской пыли. Новенькие сапоги блестят, как медный грош. Ничего себе боевой офицер – в накрахмаленной одежке, прямо с иголочки. Настоящий боец никогда не поменяет перед походом свою застиранную, выгоревшую, пропитанную потом, а иногда и кровью тельняшку и х/б, ставшие уже его неотъемлемой частью: живой кожей, уютным домом и спасительным талисманом.
Глядя на этот мой нынешний прикид, вряд ли кто поверит, что у меня четыре боевых креста «За мужество». Но сейчас это, собственно, и неважно. Сейчас у нас один крест на всех, может быть, главный крест в моей жизни.
Епископу Нарьян-Марскому и Мезенскому Иакову, архиерею самой северной епархии нашей страны, немалых трудов стоило изготовить и организовать доставку для установки в далекой тундре на северных рубежах нашей Родины семиметрового Поклонного креста. Еще в Москве, приглашая нас с Аленой принять участие в этом богоугодном деле, он посетовал евангельскими словами:
– Званых много, да мало избранных...
И затем, уйдя в себя, погрузившись в давно переживаемое предстоящее действо, которое он видит своим внутренним зрением, произнес:
– Я призываю вас к тому, чтобы это было не выполнением какой-то обязательной, обыденной работы, а порывом души – с верой в Господа, милосердием и любовью к людям. Ведь в наших местах на многие тысячи верст не то что храма – живой души не встретишь. А душа человеческая нуждается в тепле не меньше, чем бренное тело.
С нарастающим гулом двигателя, рычащего в унисон рокоту лопастей, слившихся в единую песнь едва переносимого грохота, усилилась вибрация, собрав воедино все неприятности момента расставания с землей. Никогда я не любил именно этих мгновений, когда оказываешься между двух стихий: рвущихся в небо изящных, свободолюбивых лопастей винта, и цепляющихся за земную твердь фундаментальных шасси. Победило стремление вперед, к манящему будущему. Слегка подпрыгнув, вертолет ненадолго завис над землей, как бы соизмеряя свои силы, и, немного поразмыслив, резко устремился в небеса.
В иллюминаторе отдельные дома, деревья, кусты стали терять свои очертания и складываться в единое полотно художника, крупными мазками набросавшего разноцветный простор тундры, изрезанной огромным количеством различных озер, протоков, рек и ручьев, впадающих в Большую Печору, текущих и мирно спящих рядом с ней. И неизвестно, чего на этом нерукотворном холсте больше – воды или суши, в таком изящном переплетении нитей водяного клубка.
Неприятный грохот винта, перестав издеваться над моими ушами, перерос в монотонный, и даже, в какой-то степени, убаюкивающий гул мотора со свистом лопастей. Вибрация прекратилась то ли из-за того, что мы взмыли в небеса, то ли из-за того, что Аленушка скрепила все железной хваткой, вцепившись мне в коленку, нисколько не жалея ни своих ногтей, ни моей многострадальной ноги. Только голодный взгляд в иллюминатор отключил восприятие всех телесных ощущений, он жадно выхватывал все – хотел увидеть, принять, впитать, этот совсем иной мир. Глаза жадно шарят по открывшимся просторам, упиваясь тем, что я это вижу впервые в жизни, и это такое чудо, что даже бурная фантазия не смогла бы нарисовать и толики этих красот в моем воспаленном мозгу.
Вертолет сделал резкий крен, выполняя какой-то маневр. Тело непроизвольно напряглось, ожидая отстрела пиротехнических патронов ЛТЦ. Нет, долго еще память будет ожидать ударов пуль по фюзеляжу и отстрела ложных тепловых целей, красиво разлетающихся в стороны и уводящих смертоносные жала ПЗРК – переносного зенитно-ракетного комплекса. Но и здесь экипаж, как на войне. Командиру приходится применять все свое мастерство, маневрируя, уклоняться от невидимых, но не менее смертоносных, тугих, плотных восходящих воздушных струй, устремленных вверх от разогретой солнцем земли, и тут же бросающих вниз, засасывающих слоев воздушного потока, стремящегося к ледяным озерам. Мастерство высшего класса. Полярная авиация всегда славится асами, а мы, судя по карте, уже далеко за Полярным кругом.
Надежность экипажа, и монотонный гул винта стали убаюкивать меня, и вновь я стал перед выбором. Как говорил наш преподаватель в высшей школе милиции, душа-человек Геннадий Владимирович Загрядский: «Вся наша жизнь – борьба: до обеда с голодом, после обеда со сном». И в подтверждение его пророческих слов во мне стали бороться две профессиональные привычки: как десантник, я спокойно засыпаю в полете, а как милиционер любопытен, и все новое должен увидеть сам своими глазами. Но стоп…, что-то мирские мысли расхолаживают, ненавязчиво заполняют меня, уводят от главного. Стоп… сегодня я не тот и не другой. Я паломник, приглашенный вместе с любимой женой на святое, богоугодное дело, и единственное, что я, представляясь, сейчас могу добавить к своему имени, только то, что являюсь членом попечительского совета фонда Всехвального Апостола Андрея Первозванного.
Нежно взяв слегка вспотевшую ладонь Алены, я прикрыл глаза и погрузился в молитвенное чтение. Не так много я знаю молитв, но известные мне с детства читаю проникновенно. Многие пассажиры самолетов, только на взлетной полосе вспоминают про Господа и с перекошенным от страха лицом пытаются вспомнить хоть какие-нибудь слова из молитвы, услышанной когда-то в храме, куда, придерживаясь «моды» посещать церковь приходили подержать свечку, работая подсвечником. Нет, не страх, а настоящая молитва останется на этом могучем Кресте, занявшем почти все пространство между паломниками, расположившимися по бортам вертолета на металлических откидных сиденьях.
Тундра манит и завораживает. Она, как коварная женщина, прекрасна и опасна своей непредсказуемостью и изменчивостью. Приятная, пружинящая под ногами низкорослая растительность с карликовыми березками, среди которых чувствуешь себя Гулливером, неожиданно сменяется россыпями почти пляжного песка. Этот золотистый пейзаж без видимых границ переходит в ярко разукрашенные земли с бескрайними просторами зеленовато-белого ягеля. И снова переплетение с ровными полями цветов, как лицо стеснительного юноши, побитых прыщами и угрями безжизненных, разномастных камней и валунов. Но неожиданно, вдруг, через мгновение, этот прекрасный, завораживающий и милый глазу ковер, может стать гиблым болотом.
Из боевого опыта я вынес одно: при передвижении по болоту жизненно необходима длинная жердина – «слега», которой ощупываешь место, прежде чем поставить туда ногу. Шаг за шагом, как на карачках, вернее, на трех ногах – сначала жердина, только потом нога, и снова – жердина, вторая нога, так медленно, но верно вперед к цели.
Жалко, что инженеры не предусмотрели в вертолете установку такой «слеги». Поэтому, как брезгливая блондинка кончиком лакированной туфельки, с опаской, чтобы не промочить ноги, но в то же время нежно и грациозно, прощупывает глубину, неожиданно образовавшейся на ее пути лужи, так и пилотам нашего экипажа, пришлось виртуозно ощупывать колесом вертолетного шасси, место, куда можно посадить многотонную машину. Одно, второе, третье, чуть правее, пару метров вперед, немного левее, и вот, наконец-то, я ощутил, что уже не винт держит нас, а мы плотно опираемся на земную твердь.
Шум мотора сменил свою тональность, после чего стал затихать, и через некоторое время нас плотно обняла густая, звенящая тишина. Первые мгновения никто даже не пытался нарушить эту тишину, ожидая приказа. А епископ молчал, и даже не шевелился, погрузившись в свое молитвенное состояние. Но стоило ему только приподняться с сиденья, как мгновенно началось какое-то броуновское движение. И это переросло бы в неуправляемый хаос, если бы один из паломников в ярко-оранжевой куртке, обладающий какой-то взрывной внутренней силой, резко не пресек начинающий этот бардак:
– Что за разброд и шатания?! Мы здесь не на прогулке. А кто не понял, может забраться обратно в вертолет и не осквернять своим настроением благое дело.
Четко, не повышая голоса, обращаясь к каждому всего парой слов, он организовал разгрузку вертолета. Я даже позавидовал такому умению быстро вовлекать людей в единый темп работы. Он создал маленький муравейник, где каждый знал, что делает, не мешая другим.
Быстро выросла горка из инструментов, подсобных приспособлений, мешков с цементом и иного скарба, необходимого для выполнения нашей основной миссии.
Схватив в охапку все лопаты, я понес их на возвышение, где стояли епископ Иаков, Алена и этот активнейший и вездесущий паломник в оранжевой куртке. О чем они разговаривали, я не слышал, но, судя по мимике и жестам, которыми владыка Иаков указывал одной рукой в землю, а второй делал широкий размах, медленно обводящий небеса и бесконечные просторы бескрайнего севера нашей необъятной Родины, нетрудно было догадаться, что речь идет о конкретном месте, где непосредственно будет возведен символ Православия, символ Земли Русской – семиметровый Поклонный крест.
И все-таки мало еще во мне христианского смирения, даже во время этого богоугодного дела. Обязательно покаюсь на исповеди, что сейчас какой-то червячок человеческого эгоизма включил в голове грех гордыни, а уж вслед за ним и рычажок мирской смекалки.
Я первым должен был начать вгрызаться в эту вечную мерзлоту, перемеженную с камнями и булыжниками. И должен первым положить начало возведению Православного креста в этих местах. Но эгоистическая мысль свербила, сверлила мозг: достойных и желающих много, и не факт что первенство будет за мной. Для того чтобы реализовать свой эгоистический план, я, как бы ненароком, сгреб все лопаты, без которых трудно будет обойти меня в задуманном. И, став единоличным обладателем шанцевого инструмента, я уже со счастливым лицом и блаженной улыбкой приблизился к беседующим. И, только встав рядом с ними, я удивился единению этой до невозможности разномастной троицы: монашествующий епископ, красивейшая женщина и активнейший мужчина.
– Игорь, – представил мне паломника в оранжевой куртке епископ Иаков.
– Алексей, – указав на меня рукой, отрекомендовал он ему мою скромную персону.
– Девушке представлять меня не надо, – пошутил я, – мы с ней знакомы, она моя любимая жена. – И по наитию встал, ожидая дальнейшего развития представления нас друг другу.
– Игорь и Алексей, этого достаточно. А на обратном пути сами перезнакомитесь, – увидев наше обескураженное состояние, произнес Владыка Иаков. И, немного подумав, осознавая, что мы чего-то не понимаем, произнес самую короткую, но запоминающуюся проповедь:
– Вдумайтесь, в церквах поминают по именам, а не по должностям и званиям. Все мы рабы Божьи.
– Понял, – не выпуская из рук лопат, и оттого находясь еще в приподнятом настроении, прокомментировал я: – На Страшный суд мы пойдем без визиток и удостоверений.
– Помолись лучше, – прервал он мое игривое настроение.
И в самое время. Игривость как рукой сняло. Из вертолета медленно-медленно выносили крест. Он не светился, не сиял и не благоухал, источая миротворящие запахи ладана. Нет!!! Он поражал своей мощью, силой, фундаментальностью, соединяющей пространство и время, духовное и материальное. Он объединил Святую и заполярную землю. Свел воедино времена страданий Христа, миг нашего существования и бесконечную вечность Православия. Он вдохнул в нас крепость духа и осознание того, что это делается не просто так, а дано свыше, во укрепление нам, нашим потомкам, нашей Родине: «…Сим победиши…».
Бросив лопаты, я осенил себя крестным знамением и как завороженный смотрел то на крест, то на паломников, которые бережно выносили из вертолета очень даже не легкий по весу крест. Но их лица, они запомнятся мне навсегда – не напряженностью от тяжелой ноши, а блаженством выпавшего на них счастья потрудиться во Славу Божию, для людей наших, нуждающихся в теплоте духовной и душевной.
Бережно положив бесценную ношу, паломники вынесли огромное основание креста. Для соединения этих массивных деталей потребуется недюжинная сила, слаженность и точный расчет. При отсутствии инженерных способностей и какого-либо технического видения я ретировался, чтобы не быть обузой понимающим людям. Здесь уже управление процессом взял в свои руки Денис, помощник и правая рука епископа во всех земных проблемах и заботах. Добрейшей души человек, с первых же минут общения вызывающий чувство, что ты с ним давно знаком и близок. Потертый, застиранный маскхалат расцветки «березка» как отличительный знак разведчика, на его слегка скошенных к низу плечах, вызвал еще большее к нему уважение.
Сколько бойцов в маскхалатах, камуфляжных одеждах разных фасонов и раскрасок: «осень», «ночка», «натовка»… прошли со мной в боевом прошлом времен локальных конфликтов, войн, антитеррористических кампаний и других вооруженных столкновений за более чем тридцатилетнюю службу на защите Родины. И всегда с нескрываемой гордостью носит настоящий боец, прошедший огонь и воду, свою затертую «березку», этот символ признания высшего боевого мастерства воина.
«Березка» на спине Дениса начала менять свой оттенок из-за пятен проступающего пота, и я понял, что не только тяжелый труд, но и огромная ответственность проявляется на крепкой мужской спине этого скромного человека. Я осознал, что он был непосредственным участником изготовления деталей конструкции креста, поэтому и со знанием дела, и с огромной ответственностью за результат, руководит процессом.
Я же, с маниакальной упертостью барана, снова схватился за лопату и, заприметив место, на которое указывал епископ, со всей пролетарской ненавистью к работе вонзил в землю штык лопаты. Издав лязг и скрежет, лопата отскочила в сторону ни на сантиметр, не углубившись в земную твердь. Я снова ударил – результат тот же.
– Не торопись. Сначала молебен на начало благого дела надо отслужить, – раздался негромкий, но отрезвляющий и приводящий в смирение голос владыки Иакова.
Мне стало стыдно. Куда я лезу поперед батьки со своей инициативой, без благословения? Я медленно выпустил из рук черенок лопаты, оставив ее лежать на самом высоком месте этого красивейшего нерукотворного плато, а в мечтах своих положился на волю Господа – «Не как я хочу, но как Тебе угодно, Господи. Да будет воля Твоя».
Собрав воедино монументальный крест, паломники внесли его на возвышение, и бережно, как будто он из хрупкого дорогого хрусталя, положили на землю, где величие красоты и торжественность момента оскверняла лишь брошенная мной злополучная лопата. Она на всю жизнь останется у меня занозой в сердце, напоминающей о грехе эгоизма.
Священнослужители помогли епископу облачиться в одежды соответствующие предстоящему богослужению. Легкие облака на небе расступились, предоставив солнцу божественным светом освящать этот необыкновенный молебен под открытым небом. Не желающий оставаться в стороне от предстоящего действа хозяин этих мест – северный ветер, налетел на плато и, лаская наши лица упругими воздушными поцелуями, забрался под красную расписную золотом филонь епископа, которая слегка приподнявшись, стала напоминать ангельские крылья красного цвета.
Мы выстроились полукругом за спинами священнослужителей, готовые ко всему. Но епископ не начинал, что-то не давало ему приступить к делу, и, судя по лицу и каким-то обескураженным и слегка даже испуганным взглядам из стороны в сторону, было понятно, что он искал какое-то решение, к которому не был готов, а принимать его надо сейчас, немедленно. Он обернулся к совсем недавно рукоположенному священнику и, тихо перешептываясь с ним, резкими движениями показывал рукой то в одну, то в другую сторону небосвода. И неожиданно нам всем стало понятно, что он не может точно определить стороны света для установки креста и совершения молебна лицом на восток.
Я был тоже обескуражен, ведь, чтобы определить, где восход и где запад по закату солнца, нам придется подождать здесь совсем немножко, где-то чуть больше месяца, до 15 июля солнце вообще не будет уходить за горизонт – полярный день.
Остроту и нелепость момента, в которое попал епископ Иаков, быстрее всех оценил паломник Стефан, который бегом бросился к вертолету и принес GPS-навигатор. Четко выверив стороны света, он посмотрел под ноги и, подняв мою злополучную лопату, положил ее, как стрелку, указывающую на восток. Встретившись глазами с благодарным взглядом епископа, Стефан сделал ему легкий поклон головой и, повернувшись к нам, громогласно заявил:
– Православный поклонный крест самой северной епархии нашей Родины будет установлен по координатам: +67°18’23,3’’ северной широты +48°58’58,6’’ восточной долготы!
Эти слова, соединяющие Божественное и мирское, заставили ощутить тожественность и неординарность происходящего именно сейчас и именно здесь, среди простирающегося на многие-многие версты заполярного безмолвия.
– Благословен Бог наш... – взорвал эту нетронутую тишину зычный возглас епископа Иакова. – всегда, ныне и присно, и во веки веков! Аминь! – понеслось над бескрайними просторами цветущей тундры.
Наполненная ветром мантия стоящего на возвышении епископа на фоне проплывающих облаков, закрыла от нашего взгляда землю, и, глядя снизу вверх, мы испытывали такое впечатление, словно архиерей парит в небесах, увлекая за собой, к Господу, наши души.
Алена непроизвольно нашла мою ладонь и вложила в нее свой крепко сжатый кулачок, который я нежно сдавил, соединяя не только наши руки, но и чувства, устремленные высоко-высоко вверх, уносимые парусами наполненных ветром, неестественно увеличившихся в размерах красных одежд епископа.
Иерей Сергий бережно поднес чашу, и епископ, погрузив в нее кропило, хотя мне все-таки больше нравится древнее русское название «василки», размашисто, крестообразно окропил святой водой крест, паломников и это красивейшее место, выделяющееся на фоне бескрайней разноцветной тундры, как золотая заплата на расписном кафтане матушки земли. Освященное место засияло какими-то особыми красками, украшаемое разлетающимися, искрящимися на солнце, жемчужинами святой воды.
И вдруг, как-то без переходов от вечного к бренному – земному, не дав даже насладиться последними звуками молебна, владыка Иаков, на той же ноте и в той же тональности произнес:
– А вот теперь за дело! Надо поторопиться, тучки заходят.
В унисон ему паломник Егоров, к которому почему-то все обращаются по фамилии, а не по имени, добавил:
– Да, здесь погода меняется быстро, на 180 градусов. Местные говорят, что если не нравится погода, не расстраивайся, подожди пятнадцать минут, и она поменяется.
Владыка Иаков поднял лопату и ее острием, бережно, боясь повредить и как бы извиняясь перед каждой травинкой, аккуратно раздвинул цепляющиеся за жизнь в этих суровых условиях, корешки растений. Освободил камни и землю, в которые нам предстояло вгрызаться, выкапывая глубокую, но узкую яму для установки основания креста.
Я встал рядом с епископом, любуясь его бережным отношением ко всему живому, созданному Господом. И, только когда он раздвинул этот живой ковер, и убедился, что ничего не погубил из творения Божьего, епископ передал мне лопату.
И вот настал мой звездный час. Теперь, уже вкладывая не дурную силу, а трезвый расчет, я медленно, расшатывая черенок из стороны в сторону, вводил штык лопаты и острие лома между плотно лежащими камнями. И – чудо – камень, веками вроставший в заполярную землю, поддался, откатившись, обозначил контуры будущей ямы. Вдохновленный, я замахал лопатой, как заводной, углубляя и расширяя границы самого маленького котлованчика для необозримо огромного дела.
– Позвольте, – услышал я сзади шутливо-настойчивый голос. В этом неожиданном обращении прозвучали неподдельные нотки интеллигентного человека, у которого культура общения в крови, достоинство и уважение к людям впитано с молоком матери.
Я оглянулся и опешил от того, что услышанное явно не соответствовало увиденному. Передо мной стоял крепкий мужчина с обветренным мужественным лицом, от речей которого больше ожидаются выражения с ненормативной лексикой.
Его синий комбинезон, на груди которого яркими буквами вышито «Vladimir Sarychev», привел меня в замешательство. Посреди российской тундры – и эта надпись? Я искренне не понимаю, почему, мы русские люди, уподобляемся папуасам, цепляющимся за все иностранное. Гениальную фразу, произнесенную одним из героев фильма Марка Захарова «Формула любви», я цитирую по несколько раз на дню: «Прибыли в Россию, извольте говорить по-русски!!!».
Хороший, веселый, крепкий, приятный во всех отношениях мужчина, настоящий русский богатырь, и вдруг – «Vladimir Sarychev», нет чтобы ярко, мощно, на всю Владимирскую – «ВЛАДИМИР САРЫЧЕВ», да еще с тремя восклицательными знаками, а то как-то мелко, даже недостойно этого хорошего человека.
На этом мое удивление не закончилось, он не перестает меня удивлять: я много раз видел бензопилу, регулярно пользуюсь бензокосилкой, мечтаю приобрести необходимый в хозяйстве бензогенератор, но бензобур я увидел впервые. Владимир выверенным и уверенным движением поставил в выкопанную мной ямку жало бензобура и, опять же с какой-то еле уловимой интонацией, выделяющей образованного человека, попросил помочь ему запустить двигатель.
– Ты и здесь со своей зубочисткой, – не удержался от комментария Игорь, сняв свою оранжевую куртку, крепко взял бензобур, удерживая его в вертикальном положении, пока Владимир делал необходимые манипуляции, чтобы завести эту чудо-технику.
Двигатель завелся только со второй попытки, что дало повод Игорю попрактиковаться в безобидных дружеских подколках в адрес Владимира и его агрегата. Но, как только бурмашина заработала, он мгновенно пересмотрел свое мнение, практически «переобулся в воздухе» и, уже не стесняясь, запел хвалебные оды.
Спираль бура, вращаясь, уходила вниз, извлекая спрессованные веками землю и камни из аккуратной, но очень узкой скважины и разбрасывая их по краям ямки, которую периодически приходилось расширять и чистить, вытаскивая содержимое при помощи все еще неизменной лопаты, хотя и она через некоторое время перестала выполнять свои функциональные обязанности. Предательские камни сползают с языка лопаты, увлекая за собой даже те незначительные комья земли, которые все-таки удалось зацепить ковшом, приводя этот шанцевый инструмент в бесполезное, в данный момент, изделие, которое достается из ямы ровно в таком же состоянии, в каком и опускалось.
Но боевой опыт в Кавказских горах, пригодился мне и в мирных северных широтах. При подготовке огневых точек извлекаемые из окопа землю камни и щебень высыпают на плащ-палатку и убирают подальше, чтобы не демаскировать боевую позицию. Быстрее и лучше всего это делается солдатской каской. Ею, как экскаваторным ковшом, выгребается то, что расковыривается саперной лопаткой, а при ее отсутствии – штык-ножом.
Хотя присутствие здесь, в суровых, но мирных условиях человека в каске, вызвало бы, мягко выражаясь, сильное недоумение. Это равносильно встрече человека в ластах, маске, с аквалангом с закутанными в шубы ненцами. Поэтому каску пришлось заменить на негероическое банальное оцинкованное ведро, которое сильно облегчило нам работу.
Сначала перегнувшись по пояс, Артур выгребал ведром то, что наковырял Владимир «зубочисткой», и лопатой с ломом, расширял границы ямы до состояния погружения в нее.
Работа у нас так спорилась, что через некоторое время меня, заменившего Артура и засунутого в яму вниз головой, паломникам приходилось вытаскивать за ноги. Зато с наполненным землей ведром.
– Тебя, как из зиндана, достали, – увидев мое раскрасневшееся перепачканное, но счастливое лицо, улыбаясь, произнес епископ Иаков. – Глубины достаточно, а то, дай волю, ты и до нефтяной жилы докопаешься, – заглядывая оценивающим взглядом на дно нашего творения, произнес он, не скрывая своего удовлетворения.
– Нефть не наш профиль, с этим к Сарычеву, а вот из зинданов доставать людей – это вы по адресу, – парировал я, подхватив его веселый тон.
Но настроение владыки Иакова изменчиво, как погода в северных широтах. Строгим, непререкаемым голосом, как будто секунду назад с нами разговаривал абсолютно другой человек, громко и как-то нараспев обращаясь сразу ко всем, замешав нас, землекопов, в общий строй паломников, он скомандовал:
– Взяли!
Эта фраза для нас была сродни гагаринскому «Поехали!».
Все, включая Аленушку, мгновенно подняли святыню с земли и, выполняя четкие указания Дениса, как-то мягко отстранившего епископа от руководства процессом, медленно стали опускать основание креста в выкопанную скважину, провожая взглядами уходящую вверх часть креста, к которой только совсем недавно прикасались наши вспотевшие ладони.
Хотя говорится, что нет людей незаменимых, но это явно не про нашу ситуацию. Незаменимый Стефан, с еще более незаменимым GPS-навигатором, настолько тщательно выверял стороны света, что доверив мне удерживать крест в отмеченном им положении, не позволял пошевелиться и даже перехватить руки. Хотя я и сам, чувствуя огромную ответственность, застыл? как подпорка? и, наверное, стал дышать через раз, завидуя сопящим паломникам, бегом подносящим крупные булыжники для укрепления основания.
Утрамбованные камни и заливаемый цементный раствор освободили меня от необходимости в застывшем состоянии удерживать крест, но я продолжал стоять, широко расставив ноги, обхватив его руками и прижавшись щекой к его телу. И – чудо – я стал ощущать биение. Нет, не своего сердца, а пульс, тонко уловимый пульс на кресте. Он совпадал с моим, но был совершенно иной, слабый, устремленный куда-то вверх по ласково-теплому телу креста. Этот пульс придавал какие-то совсем непонятные и в то же время знакомые, но давно забытые трепетные ощущения, сродни тем, когда в детстве уставший отец, одобряя за что-то доброе и хорошее, молча обнимает, не проронив не слова, но в этом грубо-нежном прикосновении и есть единение отца и сына, передается вся его любовь и гордость за воспитанное им дитя.
Но ощущение счастья так кратко. Мелкий заусенец, совсем небольшая щепочка, сначала слегка покалывая, затем все больше и больше впиваясь в щеку, сначала уводила меня от благостных чувств, затем нарастающими болезненными ощущениями заставила отдернуть лицо от креста и, лишая Божественной близости, напомнила о грешности моего существования.
Как бы очнувшись, вернувшись душой на грешную землю, я увидел, что паломники остановились и ждут, не нарушая моего молитвенного состояния. Они понимали, что для меня сейчас происходит что-то очень важное. Но стоило мне сделать шаг, как вновь закипела работа, в которую меня, как и всех, вовлекло стремление внести и вложить принесенный своими руками камень в бревенчатый декоративный колодец, обрамляющий подножие креста.
Вот уже внесен и уложен епископом Иаковом заключительный камень. И мгновенно, в подтверждение того, что здесь и сейчас совершено светлое, чистое, богоугодное дело, Господь из своей темно-синей чаши в виде неестественно круглой тучи с бахромой из белых облаков, на веки освящая, окропил коротким проливным дождем крест, место и нас, трудников во Славу Божию.
Небеса просияли, очистив голубой небосвод даже от намека хоть на небольшое перышко облаков. И в эту синеву взмыла винтокрылая машина. Она поднималась и скользила по огромной, идеально чистой поверхности небесного покрывала, как маленькое темное пятнышко, как мелкая мушка, старательно машущая своими натруженными крылышками. Вертолет поднимался все выше и выше, унося уставшие тела паломников с просветленными душами.
Тундра, в унисон нашему изменчивому настроению играла, искрилась, переливалась неестественным колером красок, подчеркивая наше счастливое состояние, удовлетворенных людей. Людей выполнивших свое земное предназначение в точке с координатами +67°18’23,3’’ северной широты +48°58’58,6’’ восточной долготы.
Рассказ Алексея НОВГОРОДОВА «ПОЛЯРНЫЙ КРЕСТ»
опубликован в журнале «ПОДВИГ» №4 за 2017 год (АПРЕЛЬ)
Сейчас на сайте 323 гостя и нет пользователей