Михаил КАЗОВСКИЙ

Рассказ ведется от имени молодого советского дипломата, который, оказавшись в Париже в 1925 году, знакомится с удивительной, захватывающей историей одной дворянской семьи – БАХМЕТЕВЫХ. Замечательны судьбы двух дам Бахметевых – СОФЬЯ-старшая (фото) стала музой писателя Алексея Константиновича ТОЛСТОГО, а Софья-младшая – музой великого философа Владимира СОЛОВЬЕВА. 

РОКОВАЯ ДУЭЛЬ
Отрывок из повести

ПРЕДЛОЖЕН АВТОРОМ ДЛЯ ПУБЛИКАЦИИ НА САЙТЕ

Сонечка, увы, в красавицах не ходила. Нет, фигурку она имела, что называется, точеную, пальчики музыкальные, голос очень звонкий, добрые задумчивые глаза и улыбку лучезарную, очаровательную. Но черты лица слишком грубоватые. Портили ее внешность тяжеловесный подбородок и довольно широкий, чуть приплюснутый нос. Даже часто плакала, глядя на себя в зеркало. С детства была уверена, что такую дурнушку замуж не возьмут.
Посему, живя у брата в Смольково, всю себя посвятила образованию. С легкостью усвоила по учебникам пять иностранных языков (к четырем имевшимся), интересовалась историей, географией, драматургией, даже сама сочинила несколько пьесок, ею же и поставленных в домашнем театре. А вот чисто женскими делами – вышиванием, вязанием и кулинарией – заниматься не любила совсем.
– Как же ты станешь вести домашнее хозяйство? – спрашивал ее брат, Петр Андреевич. – При замужестве? Ведь уморишь благоверного с голоду: пьесами да стихами сыт не будешь.
Соня фыркала:
– Ах, пустое, братец! Кто на меня польстится? Век буду старой девой.
– Перестань, не наговаривай на себя. Ты умна, начитана и женственна, этого достаточно. Вот хотя бы взять нашего соседа – Леву Миллера. Холостяк. Из хорошей семьи. Сам по себе умница, офицер-кавалергард в прошлом. Матушка его намекала моей Варварушке на возможный ваш союз. Можно пригласить его на обед, чтобы вы лишний раз увиделись.
Барышня упрямилась:
– Ну, не знаю, право. Как-нибудь потом. Я еще поживу незамужней под твоим, братец, кровом. Коли не прогонишь. Год-другой. А потом видно будет.
– Да живи, конечно. Мы с Варварушкой бесконечно любим тебя.
– Я вас тоже бесконечно!
Но судьба распорядилась иначе – вскоре в жизни Сонечки все переменилось.
* * *

В гости к Петру Андреевичу ненароком пожаловал их другой сосед, бывший сослуживец, тоже недавно вышедший в отставку в чине полковника, князь Григорий Вяземский. Было ему в ту пору 27.
Что сказать о нем, если в двух словах? Не влюбиться в него Соня не могла. И влюбилась незамедлительно.
Выше среднего роста, натуральный брюнет с маленькими черными усами, ясноглазый и остроносый, он говорил раскатистым басом и смеялся так заразительно, что кругом все тоже поначалу улыбались, а потом и хохотали.
Князь вошел – с настоящей выправкой гвардейского офицера, благородный, холеный, пахнущий ароматным мылом, настоящий аристократ – редкое явление в деревенской глуши, и у Сонечки защемило сердце.
А Григорий шаркнул ножкой и сказал, кивнув:
– Мадемуазель! Рад свести знакомство. Пьер мне говорил, что имеет сестренку, но всегда утаивал, что такую непревзойденную.
Барышня потупилась:
– Вы мне льстите, мсье.
– Нет, я знаю, что говорю. Все эти столичные куколки так непроходимо жеманны! Только в провинции можно встретить девственный цветок. Вы – такой.
– Рада слышать. Судя по всему, вы большой сердцеед.
Князь развеселился:
– Что, похоже? Нет, сударыня, время моей ветрености минуло. Я остепенился и готов свить семейное гнездышко.
Их беседу прервал вошедший Петр Андреевич:
– О, да вы уже познакомились? Вот и замечательно. Значит, все формальности побоку, станем общаться непринужденно. Как тебе Смольково, Григорий?
– Ч?дное сельцо. Впечатлили церковь и колокольня.
– Тихвинской иконы Божьей Матери. С колокольни видна дорога на Саранск. А неподалеку бьет святой источник, и над ним – часовня. Хочешь прогуляться и умыться святою водою? Говорят, очень помогает от всех недугов.
– С удовольствием. Правда, я не болен, слава тебе господи, но сходить полезно.
И они отправились: Соня под зонтиком от солнца, а мужчины в широкополых шляпах. Дул приятный ветерок. Сосны качали кронами. То и дело раздавался стук дятла, бесконечный и немного навязчивый.
– Слышал, ты задумал жениться? – очень некстати спросил Петр Андреевич, отчего Вяземский, бросив взгляд на Бахметеву, даже слегка поморщился; но она шла невозмутимо. Помолчав, ответил:
– Как тебе сказать, Пьер? Да и нет. В принципе, хотел бы. Даже партия наметилась неплохая – знаешь ли Прасковью Толстую?
– Разумеется, мы знакомы. Да она ведь старая дева?
– В некотором роде: на год старше меня… Но зато приданое за нее тако-ое!.. – он восторженно закатил глаза. – Можно жить припеваючи – сыт, пьян и нос в табаке.
– Так женись.
– Не решил пока окончательно. Нет душевной склонности, честно тебе признаюсь. Станет из меня вить веревки.
Усмехнувшись, Бахметев согласился:
– Да, Прасковья Петровна человек с характером. Командирская жилка. Настоящий капрал в юбке.
Вяземский вздохнул:
– То-то и оно.
– Так женись на моей сестренке, – продолжал полушутя хозяин Смолькова. – Молода, образованна, тактична. Правда, столько денег, как за Толстую, я тебе не дам. Но ведь ты и сам не бедняк, однако.
Гость расплылся в улыбке:
– Я бы с удовольствием, коль она не против.
Соня посмотрела на него исподлобья:
– Вы мне делаете предложение, князь?
– Сделаю, дражайшая Софья Андреевна, коли мы подружимся.
– Можно и попробовать.
По широким деревянным ступенькам троица спустилась к источнику. Дверь часовеньки оказалась не заперта, а внутри – прохлада, полумрак, и никого. Визитеры осенили себя крестами, поклонившись иконе Богородицы и младенца. Постояли у образов. Вышли, по мосткам двинулись к ручью, окунули в него ладони и умыли лицо.
– Загадайте, загадайте желание, – живо посоветовал Петр.
– Я уже загадала, – ответила Софья.
– А какое? – посмотрел на нее игриво Григорий.
– Не скажу, а иначе не сбудется, – опустила она глаза долу.
Пили чай в господском саду, угощаясь плюшками и вареньем. Вскоре, извинившись, мадемуазель Бахметева поднялась к себе (якобы солнце напекло ей голову, и она хотела прилечь), а мужчины не спеша раскурили трубочки, полулежа в плетеных креслах.
– Может, в самом деле мне жениться на ней? – произнес Вяземский задумчиво.
Петр заметил:
– Я вообще-то в шутку сказал. И, пожалуй, не говори о моих словах мадемуазель Толстой – не хватало ей на меня обидеться; вздумает, что желаю ваш брак расстроить.
– Не скажу, не скажу, не переживай.
– А насчет Сонечки – дело твое. Приходи в гости, потолкуй с ней о том, о сем. Человечек она интересный, много знает, многое читала и имеет свой взгляд на любое явление природы. А душа чистая, неиспорченная, девственная.
– Это подкупает. А поехали все вместе в Саранск? Мне давно туда надобно, в банк и суд, только одному отправляться скучно. Покатаемся, отобедаем у друзей, наберемся новых впечатлений.
– Так а что? Можно и поехать. Я бы взял мою Варварушку, вместе с Сонечкой вчетвером мы бы и отправились.
– Значит, по рукам. Я к вам напишу через день-другой, и условимся верно.
А когда вечером, после отъезда князя, Петр Андреевич рассказал о предполагаемой поездке Софье Андреевне, та вначале ничего не ответила, впившись в него глазами, а потом спросила, чуть скривив губы:
– Ты уверен, Петя?
– Да. А что такого?
Отвернулась, повела плечиком:
– Ничего особенного. Просто у меня замирает сердце от неясных предчувствий.
– Глупости какие. Все у нас будет хорошо.

* * *
Побоялись, что четвертый день моросивший дождь помешает их планам, но с утра распогодилось, и катились в коляске при безветрии, но и без жары. Облака клубились пушистые, птички кувыркались в небесной голубизне. На душе было тоже празднично.
Князь шутил, предаваясь забавным воспоминаниям из армейской жизни, чем весьма забавил мадам Бахметеву – та махала ладошкой, часто повторяя: «Вы такой затнейник, право, князь Григорий!» Тот бросал красноречивые взгляды на Сонечку, но она улыбалась редко, погруженная в свои мысли. Только раз спросила: «Доводилось ли вам стреляться?» Вяземский выгнул бровь:
– Ведь дуэли запрещены, как сие возможно? – но добавил шепотом: – А по правде говоря, раза два бывало.
– И с каким же исходом?
– Ранил противника в обоих случаях. Не смертельно. А поскольку стрелялись до первой крови, то на том все и завершалось. Бог даст, больше не сподоблюсь.
Барышня усмехнулась загадочно:
– Ох, не зарекайтесь!
У Григория вытянулось лицо:
– Полагаете?
– Бог троицу любит. Третьей дуэли вам не миновать.
Петр Андреевич всполошился:
– Соня, Соня, что ты говоришь!
– Уж не фаталистка ли вы, мадемуазель? – в тон ему спросил князь.
– Я не фаталистка, но порой у меня бывают наития.
А Варвара Бахметева при таких словах суеверно перекрестилась.
Их друзья Данилевские жили в центре Саранска в собственном особняке – встретить приехавших вышли оба супруга, лет обоим по 50 с хвостиком, сын их единственный умер в детстве от скарлатины, а других детей Бог не дал. Трижды облобызались, обнялись, всплакнули от избытка чувств и пошли за стол. Отобедав, разошлись по комнатам, отведенным гостям, и по старой русской традиции прилегли соснуть на часок. Вскоре Вяземский отправился по своим делам (он судился с соседями по земельным угодьям), а Бахметевы прогулялись по городу, в храме Иоанна Богослова поклонились святым мощам и поставили свечи за здравие и за упокой, а потом сидели на берегу Инсара (что течет в Алатырь) на ажурной скамейке и смотрели на проходящие мимо парусники и один пароход, у которого из трубы валил черный дьявольский дым.
Петр Андреевич спросил:
– А скажи, сестренка, ты пошла бы за князя, сделай он тебе предложение?
Соня, не повернув головы, ответила:
– Пусть вначале сделает.
– Ну а коли сделает?
– Вот и стану взвешивать pro et contra.
– А имеются contra? – удивилась Варвара.
– Все живые люди, и у каждого имеются.
– Например, у него какие же?
– Я не знаю. Двум себялюбцам будет трудно вместе. Разве нет? Мне бы подошел тюфячок, подкаблучник. Только это не Вяземский.
– Ишь ты, как все рассудила, – покачала головой ее невестка. – Ну, а ежели любовь, романт?к?
– Ах, оставим, Варенька. Сердцем лишь одним невозможно жить, надо подчинять душу разуму.
– И-и, как знать, как знать… – отвечала та.
Вечером гоняли чаи, музицировали (князь прекрасно играл на фортепьяно, в том числе и собственные опусы), а потом расписали пульку. Соня снова покинула общество раньше времени, заявив об усталости, вскоре удалилась и мадам Бахметева, а последними, вместе с хозяевами, разошлись Петр и Григорий. Пожелали друг другу спокойной ночи.
Князь, уединившись, снял сюртук и галстук, сполоснул лицо из кувшина на туалетном столике, лег, но не задремал – нелады в суде очень его тревожили; если дело не выгорит, он останется без трети своих земель, и придется экономить на всем – или заключить брак с Толстой. Жизнь с графиней была бы безбедной, но невообразимо скучной. Как это у Пушкина – «без божества, без вдохновенья…» Гадость!
Кто-то постучал в дверь. Или ему послышалось? Стук повторился. Вяземский спросил:
– Кто там? Заходите, не заперто.
Петли чуть слышно скрипнули. На пороге стояла Соня.
– Вы?! – вскочил Григорий.
– Можно? – прошептала она. – Сильно потревожу?
– Нет, нет, помилуйте! Проходите, пожалуйста. Как я рад вашему визиту!
– Правда? Я боялась, что поймете меня превратно.
– Как я должен тогда понять? – он прищурился.
– Так, как должно: без каких-либо непристойных мыслей. Просто я хочу поболтать с вами тет-а-тет.
– Превосходно. Поболтаю с превеликим удовольствием. Извините, что неглиже.
– Ах, оставьте. Вам без галстука даже лучше.
– Отчего же?
– Выглядите домашним.
Князь расплылся от удовольствия, усадил гостью и уселся напротив. Пламя горевшей на столе свечки создавало загадочный антураж их свиданию. Соня произнесла:
– Вы меня поразили тем, что пишете музыку. И хорошую музыку.
– Вам понравилось? Я польщен. Это так, безделицы. Или, лучше сказать, несерьезные экзерсисы. Есть у меня задумка сочинить оперу. Полноценную оперу. На какой-нибудь исторический сюжет, как «Иван Сусанин». Но пока только в мыслях грежу. И сюжета подходящего не нашел, да и недосуг. Тяжбы отвлекают меня.
– Можете не выиграть?
– Существует опасность. Я один против двух соседей, у которых в суде свои люди. Так сказать, прикормленные… С ними тягаться – страх, как Италии в свое время против Наполеона.
– Но пришел в Италию Суворов и разбил французов.
– Но австрийцы предали Суворова, и ему пришлось бежать через Альпы.
– Сложно все.
– Чрезвычайно сложно. Жизнь вообще непростая штука.
Он придвинулся и заботливо взял ее ладони в свои. Соня не отняла.
– Руки у вас холодные.
– У меня всегда холодные пальцы.
– Это почему?
– Это все сосуды и нервы.
– Выйдете замуж – и пройдет.
– Полагаете?
– Уверяю вас. У моей кузины – схожая история. Барышней страдала от нервов и прочее, а теперь – дородная барынька и сама ведет все хозяйство, о былых страхах и помина нет.
– Очень бы хотелось… – Сонечка вздохнула. – Брат мне предлагает выйти за Миллера.
– Что, за Льва?
– Именно. Вы знаете его?
Вяземский насупился:
– Он один из тех, с кем я сужусь.
– Неужели?
– Претендует на мой лес и речку.
– Обоснованно претендует?
– Якобы они у его семейства со времен Екатерины. А при Павле якобы их ошибочно передали Вяземским. Чепуха. Никакой ошибки. Нам благоволил Аракчеев – и при Павле, и при Александре, так что передача была законной. Только дарственную мы найти не можем. Из-за этого и сыр-бор.
Помолчали. Князь, по-прежнему сжимая ее ладони, мягко попросил:
– Не ходите за Леву, умоляю.
Соня улыбнулась:
– Я еще пока не решила.
Он склонился и поцеловал у нее запястье. Неожиданно барышня смутилась:
– Ах, вот это лишнее, – и встала.
– Погодите, Соня, куда же вы? Я вас напугал? Извините. Под наплывом чувств… и без всякого злого умысла…
Но Бахметева, поджав губы, заявила:
– Мне пора. На часах половина первого.
– Посидите еще, пожалуй. Обещаю больше не порываться…
– Нет, пойду. И прощайте, князь! – не дослушала, устремилась к двери.
– Соня, Соня, постойте… Вы не можете так уйти.
Повернула голову – он в ее глазах, в отблесках свечи, разглядел две красные искорки, как у гневной львицы.
– Не могу? Это отчего же?
– Обещайте, ради всего святого: если напишу к вам, то ответите.
– Для чего писать?
– Чтобы наша дружба не прерывалась.
Огоньки погасли, и она из львицы сразу превратилась в добрую кошечку:
– Хорошо, пишите. Лучше – с нотами.
– С нотами? С какими?
– Сочините романс, посвященный мне. Этим наша дружба упрочится.
– Обещаю.
Барышня кивнула и вышла. Князь стоял и внутренне улыбался: зная наперед, что Бахметева в его власти.

Повесть Михаила КАЗОВСКОГО «РОКОВАЯ ДУЭЛЬ»
опубликована в журнале «ПОДВИГ» №11-2022 (НОЯБРЬ)