Раян ФАРУКШИН

РЯДОВОЙ САМИГУЛЛИН
Отрывок из повести (сокращено)

ПРЕДЛОЖЕН АВТОРОМ ДЛЯ ПУБЛИКАЦИИ НА САЙТЕ

 – Ильфат Маратович Самигуллин, ага, рядовой, призван, ага, – высоченный длинноволосый боевик, одетый по последнему пику военной моды, листал помятый военный билет пленного. На русском он говорил без видимого акцента. – Ясно, татарин и, значит, мусульманин! Правильно, Ильфат, муслим?
– Нда, – Тихий, сидя на синем поролоновом коврике в углу просторной комнаты, обхватил колени. Босоногий, а сапоги его заставили снять у входа в этот старый и неказистый с виду сельский дом, без шапки, в расстегнутом нараспашку кителе на голое тело, кроткий и тщедушный, выглядел он ужасно усталым, подавленным и разбитым.
– Не стесняйся, тебя не обидят. Не будь кислым, как незрелый плод. Пальцем тебя не тронут, я тебе слово моджахеда даю. Слово мусульманина, слово командира. Веришь мне, как брат верит брату?
– Нда. Я верю, – отрешенно кивнул боец.
– Ты верь мне не потому, что я с оружием, а ты – без. Я оружие убрать могу, чтобы мы с тобой равны были друг перед другом, как перед Аллахом равны, – боевик вынул из кобуры пистолет и небрежно кинул его на старое разодранное кресло. – Ну? Так – лучше?
Тихий громко сглотнул слюну. Она оказалась кислой. Его глаза уткнулись было в пол, но вернулись к боевику. Точнее к широким и длинным кожаным ножнам, закрепленным на ремне справа. Короткий шрам на переносице, сверкающие серые глаза и широкая плоская родинка на мочке левого уха – особые приметы противника – парня не заинтересовали. Выжить бы.
– А-а-а, это, – боевик вынул из ножен кинжал с острым блестящим лезвием. Бережно положив его на центр обшарпанного стола, развернул ближе к Ильфату. – Ты верь мне, как муслим верит муслиму, брат верит брату! И не бойся, я люблю татар, я в Казани в свое время жил. Водителем там в армии служил, а после – в техникуме строительном три года заочно учился. Кремль там красивый, люди добрые, Волга рыбой полна, бор сосновый пахнет так, как лес у моего родового села. Тебе, татарин, нравится Кремль?
– Я не жил в Казани, – неслышно выдавил горькую правду Ильфат. – И Кремль не видел. Один раз проездом там был, когда в армию меня забирали. И не видел ничего. В военкомате там высокий забор железный, ничего не увидишь, только сам забор.
– Хорошо, что правду говоришь! – боевик мирно похлопал пленника по плечу. Ильфат вздрогнул.
– Ты расслабься, – улыбнулся в полный рот боевик. – И пойми, Ильфат, я не варвар и не людоед, как вам эти фээсбэшники по телевизору талдычат, я – цивилизованный гражданин. Я когда в Грозном жил, рядом общежитие нефтяного института было, и много ребят из Татарии в общаге этой поселялись, студентов-заочников. Мы, чеченцы, с ними очень дружно и хорошо, по-братски, по-приятельски общались. Так что, Ильфат, не бойся! Не ты первый татарин, которого перед собой вижу!
– А, – Тихий робко посмотрел за спину командира боевиков.
– Ты чего? Ты их боишься, брат? Так они выйдут в другую комнату.
Четверо вооруженных автоматами чеченцев, доселе неслышные и невидимые, скрипя сырыми подошвами ботинок о крашеные доски пола, послушно покинули помещение.
Командир боевиков, присев на табуретку напротив Ильфата, подтолкнул пленнику другой табурет:
– Ты с пола встань, присядь на стул, как человек, как гость, Ильфат.
Тихий, не издав ни звука, выполнил его команду.
– Я – Барзак, – боевик протянул Тихому руку, – ты, муслим, знаешь, что имя мое означает?
Тихий некрепко пожал огромную пятерню боевика и отрицательно покачал головой.
– Барзак – переход из материального мира в мир духовный. Понял? В момент, когда человек умирает, наступает «барзак». Ты, я смотрю, совсем Коран не читал.
– Не читал, – прошептал Ильфак, опустив голову. – А вообще, читал иногда, когда маленький был.
– На меня смотри, брат! В глаза! Слово даю, отпущу. Не люблю кровь. Тем более мусульманина убивать не стану. Ты ведь не убивал мусульман? – боевик впился глазами в глаза Ильфата. – Нет?
– Нет…
– Не знаю почему, а я верю тебе, Ильфат. Если мы будем искренними в нашей беседе, мы будем довольны друг другом. И ты, и я. А если мы будем довольны, мы будем чувствовать себя хорошо. Так? И я предполагаю, что ты в мечтах о будущем видишь себя живым и счастливым, а не мертвым и зарытым в овраге в чеченских горах. Будь со мной искренним. И тогда мы оба будем довольны.
– Хорошо, – прошептал Ильфат.
– Ты же умный парень. Смелый. Грамотный. Решайся, сделай правильный выбор. Помоги мне, и я помогу тебе. Если захочешь остаться, мы позволим тебе, поддержим. Найдем тебе красивую девушку, поможем с жильем, денег выделим. Ты женишься, хорошую свадьбу тебе сделаем. Будешь счастлив.
Тихий молчал. Девушки у него никогда не было. О свадьбе он и не мечтал.
– Куришь? – Барзак вынул из нагрудного кармана кителя серебряную табакерку.
– Нет…
– Молодец. Курить – вред. Настоящий муслим не должен добровольно причинять вред организму и насиловать себя никотином. Муслим должен тренировать тело для ведения джихада, борьбы. Разве слабый человек может вступить в борьбу не только с внешним врагом, но и с собой? Нет!
– Не может, – Тихий отрешенно посмотрел на грязные пальцы своих ног.
– Если и водку не пьешь, Ильфат, совсем уважать буду. Пьешь, признайся? А сало? Сало ешь? Свинину? Ну, – раззадоренный боевик воодушевленно похрюкал, – говори правду!
– Я не пью водку, даже пива не пил. Сало не ем. Не ел. Только в армии тушенку свиную кушать стал. Другую нам не дают, – без раздумий выложил Ильфат. – А если совсем не кушать, живот болит.
– Хорошо! Верю тебе, доверяю как брату. Ислам – это истина. Чтобы ступить на путь истины, необходимо сделать три шага. Первый шаг – это искренность! Каждый, кто хочет найти истину, должен быть чист в помыслах. Развитие искренности – необходимое условие в поисках правды, – глаза Барзака нездорово блеснули, лицо разрумянилось.
Отворилась дверь, в комнату вошел знакомый Ильфату боевик. Безоружный, в сухой домашней одежде, он выглядел миролюбиво. Поставил на стол зацарапанный пластиковый поднос с фарфоровым заварником, двумя железными кружками, горстью конфет и пиалой с медом, сказал что-то командиру.
– Баркалла (спасибо), Саид, – сказал Барзак. – Будь добр, найди одежду нашему брату Ильфату. Я – в сухом, ты – в сухом, а Ильфат – грязный, мокрый. Ему некомфортно. Нехорошо, несправедливо!
Саид незаметно удалился, чтобы через пару минут вернулся с тюком одежды.
– Переодевайся, Ильфат. Стеснять тебя не буду, – Барзак отошел к окну, поправил зеленые шторы.
Тихий с удовольствием скинул китель и штаны, затолкал мокрые трусы в карман. Облачившись в тельняшку с начесом, теплую клетчатую рубашку, шаровары, шерстяные носки, вязаные тапочки, Ильфат почувствовал домашнее тепло и уют, которых так не хватало в казармах и палатках 58 армии.
– Я все, – просто сказал он, – переоделся я.
Саид забрал его форму, вышел, плотно закрыв дверь. Барзак разлил по кружкам чай:
– Одежду твою постирают, высушат. А ты угощайся, будь как дома, но не забывай, что у меня в гостях! Пей, ешь мед. Это полезно, чтобы не заболеть, не подхватить простуду.
– Спасибо, – Ильфат в два глотка осушил кружку. Барзак налил еще:
– Ильфат, брат мой! Разве тебя убили? Нет! Разве ты гниешь в зиндане? Нет! Разве тебе причиняют боль? Нет! Тебе делают добро! Так отплати добром за добро, будь искренен! Не со мной, а со Всевышним, на все Его воля! Кого ведет Аллах, тот не собьется с пути, а кто идет по неверному пути, того ведет не Аллах! Не будь послушником Шайтана, расскажи о себе! Я слушаю тебя, Ильфат!
– Детство обычное у меня, деревенское, да. Я же из деревни, – начал мямлить Ильфат, часто-часто моргая, и глубоко и громко дыша. – Папку, отца я не помню совсем, он уехал и исчез, когда мне и трех лет не было. С мамой я рос, и с бабушкой. Они в колхозе работали. Доярками. Кроме колхоза у нас сельсовет, школа, магазин, клуб и детский садик были. Там у нас меньше тыщи в деревне человек. Коров, наверное, больше было, чем людей.
Тихий закрыл глаза, вспомнил отчий дом и себя в пятилетнем возрасте, бегающим за козой вдоль околицы. Светило яркое майское солнце. Маленький, юркий, резвый Ильфат, уверенно ступая босыми ногами на мягкую свежую травку, носился за козой, пытаясь схватить ее за короткий хвост, чтобы оседлать. Но коза в последний момент успевала подскочить и вывернуться.
Тихий, прогнав в голове картинки из детства, успокоился, смирившись с пленом. Раз не убили сразу, значит, не убьют, обменяют, понял он. Озноб и вялость ушли в небытие, сжавшаяся в сердце «пружина» медленно разжалась. Боец перестал дрожать, сердечный ритм выровнялся.
Открыв глаза, Тихий протянул руку к кружке. Осушив ее, боец расслабился еще больше. Крепкий, терпкий, вкусный черный чай, заваренный с горными травами, придал сил и добавил твердости духа.
– Держали скотину. Два, три бычка с весны до осени, корову обязательно. А летом коз. Кур круглый год, – Ильфат начал говорить громче. – Огород хороший. Тридцать соток. Земля черная-черная, мягкая, ребенок может вскопать. А за забором – речка. Урожаи хорошие, удобрений навалом: только успевай из сарая навоз выносить и по полю раскидывать! Я уж того навоза тыщи тонн перетаскал!
Барзак искренне улыбнулся. Его детство мало чем отличалось от описываемого пленником.
– Летом торчал на огороде, жуков собирал, колорадских, полол траву, окучивал картошку, свеклу прореживал, – качал головой Ильфат. Голова его тяжелела, язык стал мягким и неосязаемым. – В поле ходили, где у нас сенокос, делянка. Дядя косил, я скирдовал сено, – он помахал руками.
– Советское, доброе, трудовое, хорошее детство, – изрек Барзак.
– Да. Еще у нас яблоки росли перед домом. Двадцать три дерева! Все эти деревья я знаю, их стволы, запах листьев, коры. Зеленые яблоки вырастали, вот такие, огроменные, – Ильфат широко раскрыл ладонь, показывая размер яблок. – Складывали мы яблоки в корзины и опускали в подвал. На всю зиму яблок хватало! А в бочках солили рыбу, помидоры, капусту квасили. Я очень мастер рыбу ловить! Там клюет у нас щука, лещ, подлещик, сорошка. И сети с племяшом ставили, уж с лодки, конечно. Э-эх!
– У нас в горных реках другая рыба, но, поверь, тоже вкусная, – вставил Барзак.
– В школе я не очень хорошо учился. Как все. Меня абика (бабушка) не ругала никогда за оценки, говорила: «Улым (сынок), не важно, что в дневнике, важно, что в голове, важно как руки работают»! А по труду и по физре отличником был. Подтягивался больше всех – тридцать раз мог, кроссы на три и пять километров всегда выигрывал. Только на короткие плохо бегал. А в классе всего девять человек училось. Три девочки и шесть пацанов. Очень дружный класс!
После девятого класса я первый раз поехал в город. Я в технарь хотел поступить, в техникум. На механический факультет меня бабушка отправила, механиком стать, трактористами потом командовать, комбайнерами. Не сдал я математику. Для чего трактористу математика? Кто придумал? – Ильфат пожал плечами. – Вернулся я домой. В наш колхоз сразу устроился. И вообще, да, город мне не понравился. Совсем не понравился, все злые, грызутся, никто не помогает никому, только вражда.
– Ильфат, пойми, деревенский мир намного чище, чем город. Городская среда, она отравленная ядом бездушия среда! Злая, как собаки моего соседа! – Барзак тяжело топнул ногой. – Так!
– Три года после школы в колхозе, как один день пролетели! Вот и в армию забрали меня. Всех одноклассников в один день забрали. Проводы нам такие в колхозе устроили! Гулял весь народ. С баянами, с гармошками! Мы быка зарезали – мясо жарили, шурпу варили! Погода была – самый айбат (хорошая): тепло, травка молодая, листочки. Май – начало жизни на селе, посевная пройдет, потом и главный праздник – Сабантуй! Я на Сабантуе два раза батыром становился! Ну, победителем по национальной борьбе – куряш. Батыр – первый парень, у нас батыру – уважение и почет!
– Борьба – спорт настоящих мужчин, – улыбнулся Барзак. – Я и сам борец.
– С одноклассниками попали мы в разные места служить. Обидно! Меня отобрали на Северный флот, а их – во внутренние войска. Одному нашему повезло – в Казани остался поваром в танковом училище. А меня не на море привезли, а в Осетию, в пехоту отдали.
– Ты хотел на флот?
– Да! Море увидеть! – Ильфат от досады зажмурился. – И что за армия у нас? В первый же день трое побили, еду отобрали. Я в армию стране служить поехал, а меня – бить! Городские эти, казанские и челнинские, наверное, наркоманы или алкаши. Кто с деревни – сразу они толпой кидались и били!
– Городские – они такие, – оскалился чеченец.
– Во Владикавказе плохо было сначала, – без раздумий тараторил Тихий. – Месяц первый еле-еле выжил. Думал все, умру. Еда плохая, офицеры – «шакалы», совсем не следят за ротой. А ночью «старики» поспать не дают – «дедовщина» называется. Пять-шесть человек нападут с кулаками и полотенцами мокрыми! Как ты им один сдачи дашь? Я говорю этим «дедам», сержантам, давайте один на один бороться, посмотрим, кто победит, а они ржут. Пьяные. Всегда. Каждый вечер они такие... Потом повезло мне, пришел капитан на зарядку, устроил отбор: отжимание, кросс, подтягивание, метание гранаты. А я отжался больше других, подтянулся много, и даже кросс выиграл. По гранате – третьим стал. Из всего молодого призыва. Мне капитан этот говорит: «Ты – в разведку ко мне пойдешь, собирайся, личное дело я заберу», я и пошел. А городские – дрыщи, подтянуться не могут.
– Ты, брат, давай, про разведку мне побольше расскажи, – очнулся Барзак, – побольше!
– У капитана в разведке лучше, чем просто в пехоте. Мне понравилось. Кормят! Двойную норму дают. Дедовщины нет, два капитана за личным составом следят. Строго все. Они хорошие мужики, учат всему, порядок поддерживают. Четыре месяца интересно было. И ребята лучше, чем в карантине были. Мало кто курит, большинство – спортсмены. Боксеры, борцы, есть ушуист. Но тоже дружбы особой нет, большинство – сами за себя. Не дружу я ни с кем в такой армии. Сам себе потихоньку служу. Что капитаны говорят, приказывают – делаю. Других не слушаю я. Совсем. Как меня дядя научил: «Меньше говори, меньше делай, если возможность есть – спи. Сон силы дает, а время забирает, домой скорее вернешься», так и делаю, – откровенно признался Тихий.
– А сюда когда привезли вас? Куда? Кто?
– Вот в декабре мы в Чечню приехали. Батальоном. Да тут ехать-то недалеко-о-о, – потерев лоб, зевнул Ильфат. – Новый год тут встретили, стреляли в воздух трассерами. Красиво было! Уже четыре месяца мы в Чечне, а на войну только третий раз вчера вышли. Все время лагерь наш, ПВД охраняли, грязь месили, окопы рыли, на броне катались, возили еду, воду, дрова. Это десантникам весело и интересно, палатки десантников сразу за нашими палатками стоят. Вот десантники постоянно куда-то по горам воевать ходят. Говорят, они еще с Дагестана самые злые и командир у них – Герой России!
– Как его имя? Звание? Как он выглядит? Где его палатка? – осторожно наклонился к Ильфату Барзак. Доверительно подмигнув, он улыбнулся. – Будь искренним.
– Да я не знаю, честно. Ну, откуда мне знать? Я его не видел даже ни разу.
– Ладно, верю, но если вдруг вспомнишь, скажи, – Барзак разочаровано потер переносицу.
– Вчера роте нашей приказали занять низину. А нам командир приказал отстать от роты и залечь. Ну, тропу контролировать, чтобы с тыла, эти самые, ваши не подошли. Мы окопались впятером. Два часа пролежали, замерзли, дождь еще дурацкий, рация от него заглохла. Подождали, никого нет. Мы плюнули и пошли к своим. Я последним оказался, вот и остановился. Хотел по-маленькому сходить. Повернулся к дереву, а когда глаза открыл, уже лежал в мешке. Весь связанный я был, на лошади куда-то в гору подымались. Наверное, как раз в село, которое мы блокировать должны были. Меня в сарае закрыли, развязали, дали рис вареный, воду, ведро для туалета кинули. Ночью я замерз. Утром воды дали, лепешку с луком принесли, потом вы меня к себе вызвали, – Тихий осекся. Он не понимал, почему все подряд рассказывает этому боевику, террористу. И про деревню, и про школу, и про армию. Ильфат больно ущипнул себя за бок, чтобы остановиться. – Вот, и вся моя жизнь…
– Ильфат, брат, ты, давай не обижайся, и меня послушай. В силу своей молодости ты многого не знаешь, но я думаю, что в штабе не перепутали. Твоей стране не нужны моряки или даже трактористы, ей необходимо пушечное мясо. Именно поэтому ты не попал во флот, а оказался здесь, у меня, – Барзак встал, протянул руку и величественно, очень покровительственно похлопал Ильфата по плечу.
Снова появился Саид, заговорил по-чеченски с Барзаком. Саид отчаянно жестикулировал, притопывал, но голоса не повышал, говорил быстро, монотонно. Барзак только и успевал вставлять в его монолог по три-четыре слова.
Ильфат осушил кружку в четвертый раз, заглянул в опустевший заварник, и только тут догадался, что в напиток подмешали какой-то «коктейль правды». Барзак ни разу не налил чаю себе, он не пил, лишь внимательно слушал, смотрел большими глазами на Ильфата и изредка покашливал.
«Меня обманули, кинули, обдурили, обвели вокруг пальца, как первоклассника! Подмешали водки или наркотика, а я и спалился», – подумал Тихий, покаялся про себя, но изменить ситуацию не мог. Он лихорадочно перебирал в хмельной голове свой рассказ, искал огрехи, искал нестыковки, боялся понять и вспомнить, не сболтнул ли лишнего о батальоне, не назвал ли фамилий командиров.
Барзак отпустил Саида. Уходя, тот громко хлопнул дверью, и Ильфат едва не рухнул от страха с табуретки на пол. Барзак дважды обошел вокруг Ильфата, задумчиво провел пятерней по волосам, грузно упал в кресло. Пронзительно посмотрел на пленника:
– Ну что, брат, повезло тебе. Саид, а он моя правая рука, начальник моей разведки, это он тебя вырубил и сюда доставил, сказал, что ты не врешь. Вас, действительно, заходило в лес около восьмидесяти человек, то есть рота. И ваш тыловой дозор был из пяти человек. Ты не соврал. Ты был искренен, а я был терпелив, слушая тебя, Аллах свидетель! Терпение – это еще один шаг на пути к истине! Ты понял? Искренность и терпение спасли тебе жизнь! И ты мне нравишься, Ильфат. Знаешь почему? Я тоже рос в тяжелом труде, в горах пас овец. Рос без отца, он умер от голода в Казахстане, но я рос в любви и заботе бабушки.
– Какие у этого чеченца умные и печальные глаза, – подумал вслух Тихий. – Ой, извините, я думал, что я думаю, а, оказалось, сказал. Совсем за базаром не слежу!
– Ничего! – Барзак закурил, вынул из стола самодельную пепельницу. – В конце советской власти, этой горбачевской перестройки, я из бывшего совхоза фермерское хозяйство создал. Неправда, что чеченец умеет только воровать, чеченец умеет работать на земле, чеченец – отличный землепашец и агроном! Дом себе построил. Женился. Четыре сына у меня родилось, наследника. Тут Дудаев к власти пришел, мы ему поверили, захотели свободы. А потом эта война. Кому она нужна? Тебе, брат, нужна?
– Нет, никак нет, – замотал головой Ильфат. – Я до армии про вашу Чечню и не слышал.
– Я не спрашиваю тебя о политике. Ты молод, и в силу своих лет ты ничего не понимаешь. В армию призывают восемнадцатилетних юнцов, чтобы управлять вами, пасти как баранов, направлять на бойню. Понимаешь? – Барзак сморщил лоб, вглядываясь в глаза Ильфата. – Погонять молодых, тупых и сильных баранов легче, чем выдрессировать волка. Подбросить дровишек в топку войны, использовать вас, как свежее «мясо», проще, чем мужиков, обремененных семьей, женой, детьми. Если бы Саид захватил офицера, я бы, скорее всего, его застрелил. Офицер – взрослый человек, он имеет право выбора, он может отказаться от поездки на войну. А если поехал, значит, он глуп, алчен, или кровожаден. Умный человек добровольно не поедет туда, где надо убивать, и убивать того, кого прикажут! Разве мы едем к тебе в деревню, чтобы убить твою маму?
– Я не разбираюсь в политике. И вы… я… вы же теперь знаете, что я не знаю…
– При первом же артобстреле моего села, слышишь, снаряд угодил точно в мой дом. Вход в подвал завалило! Жена с детьми там и погибли, выбраться не смогли. Задохнулись. Я был в Грозном тогда, носился по горящему городу и пытался понять: что делать? За что воевать: за свободу народа или за власть Дудаева? Не решил. И вот, приезжаю в село, а там – разруха. Я понял, что потерял все. А когда человеку больше нечего терять, он перестает бояться, становится свободным. Так я стал командиром отряда своих бывших сельхозработников. Повоевать особо не пришлось, надо было село сохранить и хозяйство. Война закончится, думал я, надо будет дальше жить и работать. Хлеб, он всегда нужен. Без хлеба ни маслом, ни даже икрой сыт не будешь. Лучше меньше ломать, да больше строить, таким мой лозунг тогда был. Договорился я и с дудаевцами, и с русскими о нейтралитете. Аллахом клянусь, без крови обошлось! Я о мародерах не говорю, они здесь нашли то, что искали!
Война кончилась, я обрадовался, думал, выстрою мечеть и за свою семью погибшую молиться буду, стану муллой, другого смысла в жизни нет. Стал изучать Коран, съездил за границу, язык выучил, своими руками мечеть построил. Но не вышло. Вдруг появились ваххабиты, сказали, что я неправильно молюсь, поломали мне дом, самого чуть не убили. Моим землякам спасибо, спасли. Но на базе моей старой фермы ваххабиты построили тренировочный лагерь, навезли оружие, техники, людей нагнали со всего мира. Готовились они к войне, и не один день готовились!
Когда вторая война началась, ваша авиация сразу их лагерь накрыла. А заодно и половину моего села опять с землей сравняла. Как ты думаешь, брат, что я сделать должен был? – Барзак примял потухший окурок о край стола, положил в пепельницу. – Ваххабиты свалили в Грозный, я возглавил ополчение. Старики решили, что русские ответить должны за бомбардировки, а у нас с мнением старших принято считаться. Когда Басаева и Гелаева по всей Чечне гоняли, не до нас было. Федералы в село пришли, паспорта проверили и сразу ушли. А неделю назад, наконец, федералы дошли до нас окончательно. Сказали, что мы убили мента, потребовали оружие сдать, распустить отряд самообороны. Но я, признаюсь тебе, тайно мыслил договориться, чтобы без жертв. Но нет…
– А мента кто убил? Не вы? – Ильфат замер в удивлении, раскрыв рот.
Барзак, «накрутив» себя эмоционально, не услышал вопроса. Он агрессивно продолжал:
– Скажи, вот ради чего твои командиры сюда не разведку послали, не переговорщиков, а сразу артиллерию навели? Нельзя было сначала переговоры предложить? Нет, обстреляли село, убили людей, потом предлагают мир. Какой мир? Кто за смерть ответит? У нас на Кавказе кровную месть никто не отменял, и не отменит! Мне старейшины и говорят: «Иди, и отомсти»! А тут вы, идиоты!
– Мы на вас не нападали, – пробормотал Ильфат. – Я не нападал.
– Поверь мне, Ильфат, поверь, мы воевать умеем, опыт есть. Да, мы не устоим перед федеральными пушками, самолетами и вертолетами, но солдатской крови попить успеем! Погибнем, станем шахидами, Инша Аллах, но не сдадимся! Я тебя не пугаю! Я тебе для чего все подробно рассказываю? Я хочу, чтобы ты, брат, завтра пошел, и сказал своим капитанам этим, чтобы они с миром сюда пришли. Мы договоримся, и никто не погибнет зря.
– Но я же не предатель…
– Ты – не предатель, ты – умный человек, ты думаешь о своем будущем! Ты понимаешь, что так, день за днем, мы договоримся со всеми умными людьми, офицерами и начальниками России. И, возможно, уже к концу этого года, наша Ичкерия, наша Чечня, снова обретет свободу. Мы будем жить лучше, чем большинство регионов России. Потому что у нас есть вера в Аллаха и вера в свои силы. Да, у нас есть все: нефть, газ, сельхозугодия, лес, вода. И сильные люди, которые хотят жить хорошо и счастливо без водки и иной отравы. И нас поддерживают много разных стран, они высылают нам безвозмездную финансовую помощь, советников и специалистов. Нас уважают. А пьяную Русьню ненавидит весь цивилизованный мир, русским никто не поможет. Вот так, – распахнул объятия боевик. – Я вижу свое будущее в сильной и стабильной стране. Хочешь в мое будущее попасть? Помоги мне. И я возьму тебя в свое счастливое будущее. Мы станем соседями.
– Я согласен, Барзак, я сделаю, что смогу, – выпалил Ильфат, впечатленный услышанным.
– Молодец. Ты бы все равно согласился мне помочь. И я рад, что мы обошлись без пыток, выбитых зубов и выдранных ногтей и волос.
– В смысле?
– Ильфат, я умею убеждать. Умный – прислушивается к своему разуму, глупый – к своему телу, когда оно начинает ныть и стонать.
– Что надо делать?
– Тебя накормят. Поешь досыта, отдохни, подумай о жизни, о вере, о будущем. Поспи немного, наберись сил. Как стемнеет, Саид доведет тебя до леса, дальше покажет, куда следовать. На тебя моя главная надежда. Я вчера стариков отправлял к тем федералам, что штурмовать нас собрались, так они, нелюди, моих людей «отфильтровали» так, что сам понимаешь! Аллаха благодари, что тебя сразу не зарезали, не убили в отместку за стариков, а ко мне привели. Саид, вон, полчаса назад мне снова предложил тебя показательно расстрелять. Чтобы людей в селе успокоить, силу продемонстрировать. Я не согласился. Ну, – Барзак громко хлопнул в ладоши, – Саид, зайди, займись гостем! А мне пора!
Саид вошел с кастрюлей в руках:
– Солдат, эй, помоги, да!
Барзак взял со стола свой кинжал, подобрал пистолет, поднял поднос с заварником и сладостями. Саид опустил кастрюлю перед носом Тихого:
– Еще принесу. Ешь, подкрепляйся, жуй. Силы нужны будут, скоро тебе в путь, русский!
Вдоволь вкусив прелестей свежей баранины с лепешкой, морковью и луком, попив перченой шурпы, Ильфат устроился на кушетке у окна и попытался уснуть. Был уверен, что уснет, как обычно. Не получилось. Сонливость пропала. Мысли роились в голове, как осы у пчелиного улья. Как быть? Куда идти? А вдруг подорвусь? А если Саид расстреляет в спину? А вдруг подстрелят свои? Кому рассказать о Барзаке? А если меня самого отправят к особистам, как перебежчика и предателя?
Барзак бессмысленно улыбался, сидя в кресле напротив плаката с изображением первого президента Чечни, раз за разом перечитывая подпись под фотографией: «Свобода, или смерть!». Саид мрачно следил за пленником: скрипел зубами, хрустел костяшками пальцев, сжимая их в кулаки.
– Командир! Что ты делаешь? Он обычный салага, винтик, овца, баран! Его блеяния никто слушать не будет, – Саид наклонился вперед. – Как этот салага нам поможет? Он не сможет остановить штурм! Лучше заставить его вырыть себе могилу! И завалить! Заснять расстрел и подкинуть русским кассету.
Барзак молчал. Он замер, словно не дышал.
– Ну, не тяни, – вспылил Саид, – решай!
– Я решил, брат мой! Решил. Умереть мы успеем всегда! Есть шанс жить – используй его! И я использую! Не получится договориться с русскими? Ну и что? Мы все равно уйдем от прямого столкновения, и примкнем в горах к Хамзату. Большие дела никогда малой кровью не даются! – Барзак говорил медленно и негромко, перебирая четки, чтобы скрыть волнение от самого себя.
– Тогда пойдем, будем готовить братьев к двум вариантам!
– Готовь. А про солдата этого не беспокойся. Он свое получит сполна. После встречи с нами его прошлое перечеркнуто, а будущее изменилось навсегда и бесповоротно.
– Не мудри! Начитался этих книг, сам уже с ума сходишь!
– Ты его сейчас расстреляешь – он сдохнет, не понимая ничего. А вот когда его свои же, русские пытать будут, подозревая в предательстве, он многое переосмыслит, пока будет слышать хруст своих пальцев под тяжестью ударов молотка. Он или сядет на пару лет и окончательно сломается на зоне, или навсегда отправится в дурдом и пропадет там. Будущее Ильфата предрешено, его жизнь никчемна, его судьба незавидна, – шептал Барзак, выходя из комнаты.

Повесть Раяна Фарукшина «РЯДОВОЙ САМИГУЛЛИН»
опубликована в журнале «ПОДВИГ» №12-2020 (выходит в ДЕКАБРЕ)