Александр ЛОБАНОВ

ДАЙТЕ в РУКИ мне ГАРМОНЬ

Отрывок из романа

ПРЕДЛОЖЕН АВТОРОМ ДЛЯ ПУБЛИКАЦИИ НА САЙТЕ

К концу сорок третьего года, когда в строго различимых по принципу добра и зла объектах тонкого мира по соотношению стали преобладать положительные хрононы, а человечество подумало, что апокалипсис оно пережило-таки, Прозорова знали и уважали практически во всех авиационных частях фронта. И далеко не за сломанные челюсти. Шурка за время ночных надземных бдений так преуспел, что стал виртуозом пилотажа. На спор мог сорвать еловую лапу в хвойной просеке, идя на бреющем, или накидать котят на крышу казармы, причём так, чтоб не убились. А коли выпадало напороться на «мессера», буквально млел, упивался наслаждением, доводя немчуру до истерик филигранными завитушками вокруг смертоносных крупнокалиберных трассеров, по нему выпущенных. Либо нагло подныривал«Гансу» под брюхо, когда каким-то нереальным способом, вопреки существующим законам аэродинамики, его «У-2» начинал вдруг пятиться хвостом, оперенье которого принималось дрожать от душераздирающего форсажного воя вражеского безрезультативного пике. Несколько раз, из-за малой высоты,«мессеру» выйти из пике не удавалось, после чего Шурка вполне законно, под завистливые и восхищённые взгляды крылатых собратьев, с превеликим удовольствием наносил на фюзеляж при помощи картонного трафарета яркую, чтоб издалека заметно было, красную звезду, да ещё с белой окантовкой. Полная гармония и красота.

Однажды, уже в сумерках, возвращаясь из прифронтовой полосы, куда в очередной раз доставлял почту, встретил внушительную ораву «Юнкерсов», только-только оторвавшуюся от наших «Лавочкиных», которых немецкие истребители прочно связали воздушной дуэлью где-то уже далеко в стороне. Шурка быстро просчитал, если рвануть наперерез по кратчайшему вектору, составленному из скоростных прямых его «У-2» и ближайшего немца, через полминуты будет в самой гуще стервятников. Насколько успел разглядеть, бомбардировщики попались не самые шустрые, с малой скороподъёмностью. Стадо перекормленных, неповоротливых, с двухкилевыми хвостами быков, «ЮнкерсовJU 86». Не раздумывая, ударил по газам. Он вынырнул перед немцем до такой степени неожиданно, и не столь для него, сколько для себя, что ничего другого в ум не пришло, как выхватить из бардачка ракетницу (она всегда у него была заряжена), пальнуть прямо в тевтонскую «харьковскую область» и авантюристически попереть в лобовую. 

Пилот «Юнкерса», далеко не ас, толком ничего не поняв, ослеплённый и позорно ослабший кишечником, резко крутанул штурвал и педали элеронов влево, добавив, не соображая от ужаса, лишнего, совершенно ненужного форсажного ускорения. В ту же секунду следовавший с ним в паре бомбардировщик совершил то же самое, только в правую сторону. Они столкнулись и одновременно взорвались. Третий, контуженный ужасным громом небесным, свалился в штопор, завыл и помчался испытывать на прочность земную твердь. Шурка подробностей не разглядел, находился намного дальше, уже в самой гуще. Ничего не соображал, им водил кто-то посторонний. Этот незримый командир велел включить носовой прожектор и стегать лучом ошеломлённых люфтвафовцев по глазам. 

«Юнкерсы» деморализовано сбились в кучу, потом, едва не сталкиваясь, начали разворачиваться. Самые ушлые для облегчения манёвра сбросили бомбы. Их примеру тут же последовали остальные.

Получалось, тихоходный непрошеный гость продолжал оставаться в центре завязавшегося анархического шабаша, будто щепка, втянутая воронкой водоворота. Шурка понимал, такое тактическое удовольствие ненадолго, поскольку скорости несоразмерные.  Коллеги, окончательно определившись по курсу, попрут в обратную сторону очень-но «шнель»^[1], и чего доброго начнут из всего имеющегося на борту огнестрельного палить. По уже знакомому и по-прежнему не совсем понятному наитию стянул куртку, унты, закрепил ими ручной и ножной рычаги рулей, быстро перелез в кабину-ячейку штурмана, по совместительству борт-стрелка.  В ячейке преданно дежурил со вставленной лентой, в которой половина патронов были бронебойными, а вторая бронебойно-зажигательными, любимый лётчиками «ШКАС»^[2]. Дал очередь по моторам первого подвернувшегося. «Юнкерс», весьма удовлетворённый крупнокалиберной меткостью русского сумасшедшего, с превеликим удовольствием задымил и ухнул вниз, чтобы сбить пламя в пике. Тут же в прицеле явил себя очередной кандидат на закланье. Очередь, дым из мотора. Третий также не стал упрямствовать, щедро вспыхнул, согласно немалому октановому числу их отечественного высокой очистки авиационного топлива. На четвёртом кончилась лента. Промчавшись на ускорении вперёд, очумевший германец открыл по Шурке шквальный огонь сразу двумя стволами, из кабины стрелка-радиста и пулемётной башни, которая специально выдвигалась из-под фюзеляжа при атаке противника сзади снизу. От плоскостей полетели щепки, впиваясь в руки, шею, лицо. Вдали показались и стали быстро приближаться чёрные точки. «Мессеры» … Надо рвать когти, и чем шустрее, тем больше шансов сохранить целостность собственной красноармейской шкуры.

«Скольких же набил, пятерых, шестерых? А, пёс их! Детальнее бы запоминать, что ж я так-то.... Фиксирующую аппаратуру бы. Что теперь докладывать»? Быстро перебрался к штурвалу, высвободил рычаги, двинул до упора ручку газа и резво пошёл на снижение, к спасительному чёрному лесу, уже растворившему абрис верхушек елей и сосновых крон в наплывшей с востока ночной темени. «Мессеры» кинулись в расчёте, что успеют расстрелять ненавистную фанерную коробку до того, как юркнет под защиту леших и кикимор. Шурка отметил мелькнувшие трассирующие пунктиры метрах в десяти-двадцати над головой. Но тут возвратились «Лавочкины», зашли в хвосты одуревшим от злости «гансам», резанули со всех пушечных и пулемётных стволов. Двоих разорвало на куски, ещё один задымил, припал на крыло, через пару секунд свалился в штопор. Остальные, то ли три, то ли четыре, рванули прочь. «Лавочкины» следом.

Что там дальше, Шурка уже не видел. Почувствовал, как самолёт стал бесхозно болтаться, не слушаясь рулей. Оглядевшись, оцепенел. Крылья – сплошные дыры, хвоста вообще нет, сквозь мозаично перфорированный фюзеляж свободно обозревается пока ещё заметный в сумерках пейзаж. Сбросив газ до минимума, кое-как выровнял горизонт и принялся вспоминать бабкины молитвы. Показались дымы. Пролетая в тридцати метрах от верхушек деревьев, разглядел упавшего в болотце, вяло чадящего «Юнкерса». Из-под стоящей рядом ёлки кто-то стал палить из пистолета, под ногами, словно молотком застучало.

- Вот щурёнок, ещё тягу перебьёт! – Грех было не выругаться, и Шурка, дав матюгам волю, быстро достал гранату-лимонку из любимого бардачка, выдернул кольцо, зашвырнул наугад. Позади отрывисто бухнуло, звук взрыва заглушился мотором и ожидаемого удовольствия не доставил. - Кто его знает, может, попал. Если нет, пехотинцы перехватят, живым оно для штабной статистики ещё лучше. «Эх, взял бы в руки я гармонь, золотые планки. Парень девушку домой провожал с гулянки» …

По ходу показался ещё дым, решил принять немного в сторону.

Вдруг и там опсихевший вальдгайст^[3] с «Вальтером» навскидку, под лапником солнце караулит. Осторожно отвернул и вскоре налетел на третий сизоватый, вьющийся к небу столбец. Сколько ж их вообще? Первые два развалились на куски в воздухе. Один в болоте, один позади, вот один ещё. От благословения «Лавочкиных» трое точно должны где-то тлеть. Может, ничего и не было вовсе? Может, с головой не всё в порядке? Тьфу! Особисты потроха наизнанку вывернут, мозг выгрызут, внутренний мир переиначат, на инвалидном кресле летать заставят.

Впереди показались около десятка догорающих фрагментов фюзеляжей, хвостовых элементов, плоскостей, над которыми тощими берёстовыми стволиками маячили белесовато-серые дымы, словно тонконогие берёзки, рощица целая. И сплошной кромешный мрак дальше. Небо затянулось, ни луны, ни звёзд. Предательски хотелось потянуть рукоять на себя, подняться выше, подальше от невидимых крон и верхушек.

Нельзя!С разбитым копчиком^[4] развалишься. Благо, почты не дали, а то ведь бумага, да с мастичными штемпелями и сургучными печатями… она тяжёлая, как наша жизнь.

- «Эх, шли они в руке рука, трепетно и дружно. Только стёжка коротка, возвращаться нужно. – Вновь запел Шурка в ночное небо, запел, как мог громко. - Хата встала впереди, тёмное окошко. Ой, ты, стёжка, погоди, протянись немножко» …

В небе блеснула полоска, похожая на стрелу. Шурка вздрогнул, интуитивно догадавшись, что она и есть направление. Значит, куда надо, идём. Без хвоста, с дырами вместо плоскостей и в практическом отсутствии фюзеляжа. Прелесть! Человек, это всегда любил повторять патологоанатом госпиталя, в котором Шурка лечился от менингита, должен жить хотя бы ради любопытства. Он не был на ту пору женат и не имел тёщи, отчего всегда труднее молчал, чем говорил. Интересно, что бы он посоветовал сейчас, когда возникла дилемма: дойти-то дойду, а как прикажете садиться, чтоб не в лепёшку? Дотянуть бы до какой-нибудь речки да спрыгнуть в воду, авось, не разобьюсь. Морозов-то по метеосводкам не было. Наверно... Где-то же блестело что-то на плёсе? В этот миг он вдруг почувствовал, как резко жгучим холодком скрутило уши, а в щёки, лоб, нос вонзились иголки снежинок. 

Стал фыркать, крутить головой, будто сова на сто восемьдесят градусов, тщетно надеясь высмотреть, не сверкнёт ли спасительное русло. Но луна спряталась, непроглядная тьма прочным цементом сковала пространство над землёй. Потеряв надежду, Шурка решил, что пора впадать в хандру. В очередной раз, не понимая, за какой надобностью, вывернул шею… и чуть не вскрикнул. Хвост и все полагающиеся причиндалы, как ни странно, на месте, но не привычные фанерные, а светящиеся, будто склеенные из ледяных искр. Тем же субстратом загадочный кто-то залатал и дыры в крыльях, корпусе. Не полагаясь на собственное зрение, тронул рукоять, самолёт послушно отреагировал. Чудеса… Потянул на себя, добавил газу, машина, задрав нос, рванулась вверх. Всё-всё, кабанеть, распускаясь от счастья, не будем. Крепления вона, затрещали, как спугнутые сороки. Выровнял скорость, горизонт, для уверенности покачал крыльями. 

Неожиданно над земной кромкой заиграли сполохи странного радужного свечения, отчего лицо Шурки озарилось радостью, он подумал, что минуты через три должны появиться аэродромные опознавательные. Ровно через три минуты они и появились. Ещё через пару минут колёса торкнулись во взлётно-посадочную полосу. Украдкой, пока не набежали техники с дежурным по аэродрому, три раза перекрестился. Потом поднял голову и блаженно улыбнулся. Над ним, раздвинув лапами тучи, мерцала Большая Медведица. И уже никакого хвоста, и злодейские дыры во всём остальном, что ещё утром вполне обоснованно считалось многоцелевым бипланом«У-2». М-д-а-а…

Надо срочно слить отстой из системы.^[5]

^[1] Шнель (немецк.) - быстро.

^[2] ШКАС - скорострельный авиационный пулемёт Шпитального-Комарицкого.

^[3] WaldGeist(нем) – леший, лесной чёрт.

^[4] Копчик – хвост самолёта (пилотский жаргон).

^[5] Сходить в туалет (пилотский жаргон).

Роман Александра ЛОБАНОВА «ДАЙТЕ в РУКИ мне ГАРМОНЬ»

опубликован в четвертом номере журнала «ПОДВИГ» (выходит в АПРЕЛЕ)