Владимир ЕВДОКИМОВ

БЕЛЫЕ ГУСИ. Отрывок из повести

 Они сидели еще долго, каждый, видимо, что-то пытался понять, сообразить хотел, как-то, ну хоть немного, а примирить себя с произошедшим, ведь не сказка то была, а быль, то, что время от времени даже показывают по телевизору. И перепуганных заложников показывают, только уже освобожденных. И не говорят, чем они, сидя в заложниках, занимались. Как время проводили. Что поделывали. Значит, это нормальное явление, и если оно с кем-то происходило, то почему бы и не с ними? Так? Герасимов это понял, но понять, почему именно с ним этот тихий ужас происходит, не мог. Колян еще и несколько раз нарочито посапывал. Х-хы… Вот как поросенок похрюкивает, так и Колян посапывал. Принюхивался, что ли, так?
 – Ну, в общем, так – был я тогда дурак дураком, а вернее, не был, а стал. Вот Дима поначалу был в армии дурачком, как и положено салабону, ты не обижайся, это норма, а я хорошо служил, и годок был крепкий, и вроде бы поумнел на своей коробке, а, как на берег сошел, тут же дурачком и стал! Почему – не знаю до сих пор. На этом и погорел.
 Случай, о котором я вам толкую, произошел в городе-герое Волгограде, прямо на Волге-реке. Собрались там, напротив, строить какой-то гидроузел, что ли, на острове, я до сих пор не воткнулся, набрали бригаду «ух», и я с ними, привезли, поселили в вагончике, как сейчас селят гастарбайтеров, а дальше заминка произошла. Нет работы. Мы готовы, а инженеры ходят, с чертежами, пальцами куда-то тычут, геодезисты бегают с рейками. Непонятки у них.
 А начальником у нас был местный армянин по фамилии Казарян. Солидный такой, седой, усы щеточкой. Мы ему удивляемся – мы же приехали вкалывать, мы готовы, а где работа, а главное – где деньги? А он и говорит – потом наверстаем, а пока можете рыбки половить.
 Построили мы из поддонов на берегу протоки бунгало: пол, две низенькие стены и сверху, повыше, натянули тент брезентовый.
 Матрасы побросали, рядом очаг сложили из кирпичей и живем, как бичи. Я-то не местный, а трое были местные, из каких-то станиц, пригнали они лодку «Казанку» побитую, а на ней дохленький моторчик «Ветерок». И перемет привезли. Палыч, ты знаешь, что такое перемет?
 – Что? А?
 Застигнутый врасплох, Палыч замолчал и затаился. Колян рассердился:
 – Ты о чем думаешь? Как тебя, старпера, сейчас ОМОН спасает? Вот, типа, раз, и готово? Не хотите ли денежную компенсацию, гражданин Палыч? Да? А вот «Черемухи» в нос ты не хочешь? А ботинком под зад? А рукояткой пистолета по репе? Спит!
 – Перелет? – робко сориентировался Палыч.
 – Палыч, ты кислых щей, что ли, препод?
 – Гулко здесь…
 – Да он заснул просто, Колян, ладно тебе, – вступился Дима. – Пригрелся да закемарил. А во сне представил, как его спасают, ну и раскис.
 – Ага! Интервью дает и говорит о том, как было трудно, как заложники переносили пытку неизвестностью. Потом его преподы на кафедре чествуют, штрафную наливают… Не перелет, Палыч, а перемет! Переметная сума, слыхал? Снасть такая!
 – А на кого? – преувеличенно заинтересованно спросил Палыч.
 – Х-хы, – сказал Колян и опять потер лицо, и захлюпал носом: – И… м-р-ли… Это горизонтальная леса, а от нее через равные промежутки вертикально вниз идут лески с крюками. Так ловят осетров. Так и мы их стали ловить.     Х-хы!..
 – Браконьеры?
 – Ду-ра-ки! Но радостные. Пошли у нас осетры, и зажили мы как в раю. От осетров брали только головы и хвосты, а остальное сдавали в ресторан. «Якорь» называется. На выручку закупали хлеб, лук, там, пшенку, в общем, все, что нужно для ухи, а главное – водку! Много водки. И пили круглые сутки. Семь человек нас было, один другого дурнее, и у каждого круглосуточный кайф дней семь-восемь, я даже не скажу точно. Или девять.
 Погода шепчет, место прекрасное, рядом, через протоку, Бакалда – место отдыха жителей города-героя. В голове туман, а снаружи ясно. Ну, натуральные папуасы, и форма одежды – трусы, и рожи небритые, хотя умывались – встал утром, упал в воду, и чист.
 Уже наладили инженеры дело, геодезисты уехали, работать надо! А нас нет, мы отпали в борьбе с осетрами. Осетры, кстати, шли толстые, каждый второй с икрой, взять их было не просто, но мы справлялись. Казарян озверел и бегает вокруг…
 – Мастер?
 Палыч уточняюще спросил и запнулся, а Колян насупленно умолк. Опять где-то внизу тихо засипело в трубах. И вроде бы постукивать вновь стало, так, металлически…Что же это такое-то?
 – Да хрен его знает, Палыч, – рассудительно ответил Колян – я как-то не задумывался тогда. Звали его Григорий Артемович, а какой он начальник – не скажу. Говорю же, сошел на берег и одурел. А что ты перебиваешь-то? Ты и студентов так сбиваешь с панталыку? Экзаменатор! Х-хы!
 – Да нет, – извинительно пояснил Палыч, – просто хотел понять, как у вас было организовано управление.
 – Ты начальник – я дурак, я начальник – ты дурак, как еще может быть организовано управление на стройке?
 – Палыч, давай, действительно, не перебивай! – строго попросил Герасимов. – Интересно же!
 – А что интересно? – живо отозвался Колян.
 – Интересно, кто и как вас мордой об этих осетров приложил! Или, наоборот, – осетрами по морде. Ты же к этому клонишь?
 – Во, Палыч, – удивился Колян. – Дима-то как врубается. Такому надо зачет автоматом ставить! А ты? Управление…
 – Ну, ладно вам, Колян, не специально же я…
 – Ладно, так ладно. Ну, вот... Таких, как мы, рыболовов, там было несколько групп. Только мы одни там жили, остальные наезжали. И переметов стояло от трех до шести, включая наш. У каждой группы свой перемет. Конечно, своя территория…
 – Акватория, – быстро поправил Палыч.
 – Чего?
 – Если суша, то территория, а если вода, то надо говорить «акватория».
 Колян замолчал. Потом Герасимов услышал:
 – Х-хы! Вот. Хы… м-р-ли… Ты говоришь, акватория?
 – Да.
 – А знаешь ли ты, что такое шпунт?
 – Нет.
 – А что такое анкер?
 Палыч молчал.
 – А про компаунд эпоксидный ты что-нибудь слышал? Вот еще пукнешь, я тебе ведро на голову надену! Чего ты выпендриваешься?
 – Палыч, а ты, в самом деле, что выступаешь? Тебе свою историю готовить. – Герасимов вступил в разговор, чтобы смягчить Коляна. Никак не нужна была здесь ссора. – Посмотрим тогда, на что ты способен. Вот в чем дело.
 – Я машинально, – шепотом произнес Палыч. – Я больше не буду.
 – Ты хорошо подумал?
 – Слово даю.
 – Колян, он слово дает.
 – А я его слово беру. Смотри, препод! Хы… м-р-ли…  Х-ха… Ну, в общем, само собой получилось, что разделили… акваторию, и всем хорошо. Ну и до того мы урадовались, упились и одурели, что стали счастливы. Правда, законы блюли: чужих переметов не трогали, осетров снимали только ночью, наблюдателям показывались – вот мы где, типа, все по чесноку.
 Это я о вреде пьянства так рассказываю. Понял, Палыч? Педагогический прием такой. Я вообще борец с пьянством. Пьяный человек и деловой человек – это разные люди, и им не сойтись. Да.
 Ну, вот... И просыпаюсь я как-то рано утром – тишина, солнышко, Волга, как зеркало, дымок в очаге вьется, уха в ведре жиром покрылась, молоки жареные, водка, чай – лепота! Взял я сигарету, уголек наковырял, прикурил, Господи, как же хорошо! До сих пор это утро помню! Волшебное утро! Сказочное. Райское… И тут началось!
 Свистки, как на футболе, трещотки, крики, кто-то по кастрюле, что ли, черпаком долбит – облава! И из матюгальника орут: «Сдавайтесь, вы окружены! Выходить с поднятыми руками!». Прямо как кино про бандеровцев. Спросонок да спьяну все наши повскакали, и давай бежать куда-то – смешно, до коликов в животе! И вот, я смеюсь, а сам бегу куда-то тоже. В трусах, босиком, с сигаретой в зубах…
 Дал мне милиционер по затылку и говорит – лежи!
 Собрали нас, пальцем показали – уха, молоки, неподалеку хрящи в кучке валяются… Составили акт, переписали да отвезли в милицию.
 Но одного оставили. И намекнули – партейный! Этим одним они нас совсем обхитрили, аж на полгода вперед! Мы-то, дураки, подумали, что, раз он член КПСС, то ему автоматическая отмазка, а мы, беспартийная шантрапа, влипли! Ох, менты хитрые. О-ох!..
 – Ты смотри, – неподдельно изумился Палыч, – и тут коммунистам были привилегии!..
 – А на самом деле? – спросил Герасимов.
 – Да просто оставили, чтобы он Казаряну сообщил. Мобильников-то не было. Понял?
 – Понял.
 – В общем, выручай, дорогой Григорий Артемович! И выпустили нас через день, и трясемся мы, как цуцики, рады услужить, а он нас гоняет по стройплощадке с утра до ночи. А светит нам, как говорят, до трех лет или крупный штраф. Казарян озабоченный такой, туда-сюда мотается, прокурор, горсовет, милиция, адвокат, деньги, дирекция – тюльку гнал грамотно! Старается для нас, ну, а мы для него! Благодетель!
 Опять Колян захлюпал и засопел, умываясь, только Герасимова это уже не раздражало. Живо представил он перемену – пьяные, глупые, ленивые, и вдруг – энергично трезвые, решительные, готовые по первому слову начальника копать, таскать, крепить… Ну да, цуцики и есть. И хвостами, наверное, виляли.
 – И присудили нам штраф! Сколько радости было! И приличный. Ох, и дураки, прямо, как по-нынешнему, лохи. Ну, конкретные лохи, и никто другой. Настоящие папуасы.
 Вдруг застучал Колян кулаком по сиденью, будто просясь, чтобы открыли, да так зло, что Герасимов удивился – сколько лет прошло, а обида не забылась! Конечно, в такой переплет попасть – это суметь надо. Но что-то еще Колян хотел сказать. Он и сказал:
       – Вкалывали мы на Казаряна, как рабы Древнего Рима: без выходных, часов по двенадцать в сутки. Или больше. До Нового года! Штраф он за нас заплатил, и даже денег давал в долг, чтобы мы с голоду не окочурились. А под Новый год он объявил, что штраф мы отработали, и велел проваливать. Такая вот история. Такой вот педагогический прием.
 Сказав это, Колян затих.
 – А, – не выдержав тишины, спросил Палыч, – в чем же педагогический прием? Колян? Я не понял. При чем тут педагогика? Пьянство?
 – А тут и понимать нечего. Он же сам нас и вломил. И вся эта милиция-полиция, штраф этот – все театр имени Казаряна. Это уж мы, когда в Волгограде разъезжались, сообразили. На речном вокзале. Снег, лед, людей никого, водка, хлеб, сало – поговорили… Сколько он на нас денег наварил, не знаю, но думаю, много. Всем участникам спектакля хватило, всем Казарян дал, себя не забыл, даже нам досталось. По сорок рублей на рыло. Как раз выпить на прощание и до дому добраться. Нормально накалымили!
 – Все равно, Колян, я не понимаю, в чем тут педагогический прием. Я не выпендриваюсь, просто не понимаю. А понять хочу.
 – Поясняю я тебе, Палыч, открытым текстом. Х-ха… Хы… м-р-ли… Педагогический прием, о котором я сейчас рассказал и пример которого привел, состоит вот в чем. Он состоит в том, что исполнителя надо повязывать, понял? Ловить на крючок, делать зависимым от начальника, какой-то порок ему нужно организовать, вину на него повесить, чтобы потом была возможность поймать его за этот порок и поиметь. А для чего? Для того, чтобы знал он свое место в системе и добросовестно ее поддерживал. И была бы тогда у системы уверенность, что этот человек, хотя, конечно, он подонок и потенциальный предатель, но не предаст, а наоборот, будет усердно играть свою роль, а не будет – конец ему настанет. Честного на такую роль подписать невозможно, честный человек – деловой человек, честный сам кого хочешь возьмет за горло. Потому и избавляются от честных, что на крючок их не поймать, потому-то не свет побеждает тьму, а серость побеждает и тьму, и свет. Понял? Ну, вот кто такой был Казарян? Педагог! Он нас сдал милиции, а потом взял за горло, и мы ему сделали все, что он хотел, в лучшем виде и задаром.
 – Подожди, Колян, но ведь это он вам сказал, чтобы вы пока рыбу половили? Вы, получается…
 – И что? Вот, спроси мы его – как же так, Григорий Артемович, ведь вы же сами нам насоветовали рыбой заняться, пока все утрясется? Так он и ответит – кто ж вас, дураков, заставлял заниматься незаконным ловом? Ловили бы удочкой плотву. Это, если ответит, а то и матом покроет – хотите сказать, что это я организовал ваш перемет? Педагог он был великий!
 – А как же надо было…
 – Ну что ты будешь делать! – с досадой сказал Колян и длинно вздохнул. – А говоришь что-то об управлении. Это мы, молодые и глупые, не знали, кто Казарян по должности. Называли его прорабом, но что такое прораб? Производитель работ, и все. А просто надо было, Палыч, просто. Делать то, что положено, и не подставляться. Все! Хороший урок нам Казарян преподнес, педагогический прием продемонстрировал, что тут непонятного?
 – Но это же безнравственно…
 – Конечно.
 – Дима, а вам как? Понятен педагогический прием?
Да уж…

Полностью повесть Владимира ЕВДОКИМОВА «БЕЛЫЕ ГУСИ»

читайте в журнале «Подвиг» № 10 за 2013 год