ДЕТЕКТИВЫ СМ

ПОДВИГ

КЕНТАВР

ЗАБЫТАЯ СЛАВА. Авторское послесловие к документальной повести «РУССКАЯ КОРЕЯ»

1.ИЗДАНИЕ СЕКРЕТНОЕ. ДО 1937 ГОДА
«Настоящее “СЕКРЕТНОЕ” издание выдается распоряжением Морского Министра по докладу Начальника Морского Генерального Штаба. Оно отнесено к разряду секретных потому, что в нем имеются такие сведения административного, дипломатического или технического характера, которые должны быть доступны весьма ограниченному кругу лиц, пользующихся особым доверием.
 Издание это считается секретным в течение 25 лет со времени его напечатания, после чего последует дальнейшее распоряжение, или о сохранении его секретным, или о перечислении его в разряд не подлежащих оглашению или общедоступных.
 Лица, воспользовавшиеся разрешением получить это издание, обязаны по миновании в нем надобности возвращать его в Морской Генеральный Штаб, чтобы за смертью их — издание это не досталось в ненадлежащие руки.
 Никто из пользующихся этим изданием лиц не имеет права разглашать заключающихся в нем сведений или делать ссылки на эти документы в печати, под своим именем или через других лиц, иначе, как с особого каждый раз разрешения Начальника Морского Генерального Штаба.
 Виновные в нарушении этого требования будут привлекаться к ответственности в уголовном порядке».
Под таким грифом и с таким предупреждением в 1912 году Историческая Комиссия по описанию действий флота в Русско-японскую войну 1904-1905 гг. при Морском Генеральном Штабе под председательством графа А.Ф. Гейдена выпустила сборник документов, посвященный занятию Порт-Артура и Квантунской области.
Все остальные сборники документов по действиям флота в ту войну, посвященные действиям как 1-й так и 2-й Тихоокеанских эскадр, даже материалы Следственных комиссий, посвященные расследованию обстоятельств боев 28 июля/10 августа 1904 года при Шантунге и 14/27-15/28 мая 1905 года при Цусиме, снабжены лишь предупредительным грифом: “Не подлежит оглашению” на 10 лет до 1922 года. Но при этом “предназначены для самого широкого распространения в военно-морской среде”. А ответственность за разглашение содержащихся сведений носит лишь дисциплинарный характер.
Между тем документы эти содержат подчас вполне “жареные” факты, обличающие и Министерство Финансов, и Министерство Иностранных Дел, и руководство Морского Министерства, и Главное Управление Кораблестроения, вскрывают многочисленные недочеты в подготовке флота к войне почти на всех уровнях - и всего лишь на всего - под “дисциплинарную ответственность”!
А здесь, вроде всем известные преданья старины глубокой, а при этом: “Секретно!”, для узкого круга лиц, облеченных особым доверием! На 25 лет - до знаменитого 1937 года! - и под “уголовную ответственность” за разглашение!
Следует успокоить души патриотов, заботившихся в 1912 году о “неразглашении”, “недопущении” и соблюдении прочих интересов Российского Государства. Большинство документов, вошедших в секретный том, остались не разглашенными не только до 1937 года, но и до настоящего мутного времени. Хотя гриф секретности был вскоре после революции снят.
Некоторая часть их была опубликована во “Введении”, предпосланному многотомному труду по описанию действий флота в русско-японскую войну той же Исторической комиссии. А посвящено было “Введение” описанию событий на Дальнем Востоке в 1894-1901 годах. Во всяком случае, - его первая часть. Вторая, похоже, на свет Божий так и не появилась.
О скорейшем выпуске в свет этого “Введения” просили русские военно-морские круги, сразу после выхода в свет 1-го тома трудов Комиссии в 1913 году. Поскольку без него многое в действиях, как флота, так и сухопутных сил оставалось неразъясненным. И о просьбе этой донес до сведения Комиссии такой уважаемый в военно-морской среде журнал как “Морской сборник”, в целом очень высоко оценивший работу Исторической комиссии:
“Первым (дефектом работы), о котором видимо, жалеет и сама Комиссия, является тот факт, что описание боевых действий вышло раньше “Введения”. Между тем это последнее должно было выяснить деятельность флота и его состояние за 10 лет до начала войны, без чего многое является непонятным или неправильно объяснимым… Нам гораздо важнее проследить причины наших поражений, чем копаться в индивидуальных ошибках и недостатках отдельных, хотя бы и очень важных, лиц.
Выяснение общих условий, приведших к поражениям, поможет избежать повторения их при подготовке к следующей войне.
Отсутствие «Введения» лишает нас возможности взяться за столь важную работу и тем самым обесценивает пока первую книгу описания войны.
Из фактов войны, изложенных хотя бы в этой первой книге, видно, насколько флот не был подготовлен ...
Краткое «Введение» позволило бы правильно решить этот вопрос”.
Однако нет. На просьбу тружеников моря Историческая Комиссия откликнуться не поспешила. К 1917 году вышли 5 книг, посвященных действиям Порт-Артурской эскадры и Владивостокского отряда крейсеров. В 1917 году успели выйти книги 6 и 7 посвященные походу и бою 2-ой Тихоокеанской эскадры.
А вот “Введение”, и то лишь Часть I - было опубликовано только в 1918 (!) году, хотя подготовлено было заведомо до февраля 1917 года. Об этом свидетельствует и пиетет в отношении написания словосочетаний типа “Его Императорское Величество Милостиво Повелеть Соизволил”, и слов Царь и Император с заглавных букв, что немедленно исчезло со страниц того же “Морского сборника” после “великой, бескровной, февральской”. Надеюсь, хоть стыдно было вам, господа офицеры!
А тут - в красном Петрограде, - такое дело.
Не иначе как попало под волну разоблачения “секретной дипломатии”, вскоре превратившуюся в зыбь, а с 30-х годов и вовсе исчезнувшую. А переделывать титулатуру и орфографию - времени не было.
Неясно также, в каком числе экземпляров вышло указанное “Введение”, поскольку в Москве, например, в отличие от остальных 7 книг Исторической комиссии, его нет даже в Ленинке - РГБ по-нынешнему. Один экземпляр - потрепанный, но при этом до сих пор не разрезанный, находится в библиотеке имени генерала Антуана-Анри Жомини Академии Генерального штаба, и еще один - в другой московской библиотеке.
Но и во “Введение”, напомним, вошла в выдержках лишь малая часть документов, из того, до 1937 года, - под уголовную ответственность! - засекреченного тома.

2. ЕЩЕ ОДИН СЕКРЕТНЫЙ ТОМ

До сих пор я практически дословно цитировал первый раздел четвертой части Книги 1 своей трилогии «Цусима – знамение конца русской истории». Части, получившей название: «Секретно! Перед прочтением сжечь». И сейчас у меня нет оснований отказаться даже от одного слова, приведенного выше. Но вот следующие приведенные там же два абзаца, как выяснилось, требуют уточнения. Секретность в отношении материалов, освещающих подготовку Российской Империи к войне на Дальнем Востоке, была значительно серьезнее, чем мне тогда, при написании «Цусимы ? знамение… » казалось.
Вот эти два абзаца.
«Еще часть [секретных документов], правда, попала, также в выдержках, в 1-й том трудов еще одной Исторической комиссии, созданной для описания действий сухопутной армии в войну 1904-1905 гг. под председательством генерала В.И. Гурко. Этим материалам повезло дважды.
Во-первых, они увидели свет еще в 1910-11 гг., а во-вторых, первый том этих трудов был переиздан в 1994 году под редакцией генерал-майора В.А. Золотарева с дополнениями и комментариями под названием “Россия и Япония на заре XX столетия” тиражом аж в 400 (четыреста) экземпляров! Для прекрасно изданного тома в 600 страниц и, сверх них, 200-ми страницами фотографий , тираж выдающийся даже для наших малотиражных времен».
Неточность здесь заключается в следующем.
Во-первых, секретные документы попали вовсе не 1-й том трудов Военно-исторической комиссии генерала Гурко, написанный полковником, а затем вскоре генерал-майором П.Н. Симанским, а в совершенно секретное трехтомное приложение к нему, выпущенное тиражом в семь, а официально и вовсе в пять экземпляров. И рисковавшее вовсе не увидеть свет, если бы не личное вмешательство Государя Императора.
Во-вторых, в трехтомник генерала Симанского вошли документы, связанные не только с занятием Порт-Артура, но весь комплекс документов и материалов по нашей дальневосточной политике за несколько предшествующих войне десятилетий. Понятно, что период от занятия нами Порт-Артура до «минуты, когда в ночь с 26 на 27 января [1904 года] на рейде Порт-Артура грянул первый выстрел, начавший собою уже не мирную, а кровавую борьбу…»5 «за честь и достоинство России и за господство на водах Тихого океана, столь существенно необходимое для упрочения в долготу веков мирного преуспеяния не только нашего, но и иных христианских народов…», получил в работе генерала наиболее исчерпывающее освещение.
Вот это сверхсекретное приложение и было переиздано в 1994 году генералом Золотаревым. И должен сказать, что на фоне пяти или семи экземпляров, тираж в 400 кажется теперь вовсе не маленьким. Тем паче, что издан он был почти сразу после рассекречивания оригинала, происшедшего уже в наши дни. Кто сказал, что мы не умеем хранить секреты от своих?
А поскольку в обширном и содержательном Предисловии к изданию 1994 года ничего не говорится об истории засекречивания первоисточника, а упоминается, что в основе его аналитический труд Генерального штаба генерал-майора П.Н. Симанского, то я и решил тогда, что речь идет о 1-м томе труда комиссии Гурко. Причем даже когда просматривал остальные тома в военном отделе РГБ, то посмотреть первый и сравнить с тем, что есть у меня, даже не пришло в голову. Бывает.
Собственно на «Цусиме – знамение…» это сказалось только к лучшему, так как давало возможность изложить, например, события, связанные с окончательной потерей нами Кореи, и готовящимся отказом от Маньчжурии, по секретным материалам, полностью воспроизведенным в издании 1994 года. В то время как краткая выжимка из них составила всего лишь одну, первую главу 1-го тома официальных трудов Военно-исторической комиссии.
Однако, совершенно внезапно, в конце октября текущего 2012 года мне указали на материалы, связанные с первоначальной историей труда генерала Симанского, и материалы эти оказались столь интересны и значительны, что заслуживают отдельного рассказа.

3. «ПРЕКРАСНО НАПИСАНО. НИКОЛАЙ»

Дело в том, что в комиссии генерала Гурко, на долю тогда еще полковника Симанского выпала задача описать события на Дальнем Востоке, предшествующие войне 1904-1905 гг. и подготовку России к этой войне. Пантелеимон Николаевич был уже хорошо известен в военных кругах как образованный и талантливый военный писатель, а сама тема делала малосущественным то, что в отличие от других членов комиссии он не принимал участие в самой войне.
И вот именно его том вызвал наибольший интерес в «определенных» кругах. Интерес, поставивший под вопрос самую возможность помещения в него сколько-нибудь критических материалов о действиях нашей дипломатии и других ведомств.
Что касается боевых действий, то члены комиссии с самого начала были связаны жестким условием о недопустимости критики командования Маньчжурской армией, то есть, если отбросить иносказания, генерала Куропаткина: «Под постоянным контролем начальника Генерального штаба находился вопрос о недопустимости критики русского командования в Маньчжурии». Запрет этот был сделан якобы в целях повышения степени объективности трудов комиссии, но в любом случае, стоит обратить на него внимание, в контексте того, что члены комиссии дали честное слово Государю Императору писать только правду.
Судя по всему, такой же запрет желали бы наложить на критику своей деятельности и все министерства и ведомства, так или иначе участвующие в дальневосточной политике империи. Прежде всего, Министерство Иностранных Дел.
«При подготовке трудов к публикации возникали трудности.
Наибольший интерес вызывает история первой главы первого тома, разработанной П.Н. Симанским, о дипломатической и военной подготовке к войне России и Японии.
Работая в архивах Министерства иностранных дел, П.Н. Симанский в результате упорных изысканий выявил “интереснейший и никем еще не тронутый материал”.
По его словам, перед ним “раскрылись широкие горизонты мировой политики”. Вследствие этого глава по объему и характеру исследований вышла за рамки первоначальной программы.
Переданная министру иностранных дел А.П. Извольскому для ознакомления, она была признана последним неприемлемой для печати».
Любопытно, что сам генерал Симанский, как следует из его вышеупомянутого в примечании очерка 1925 года, так и не узнал, что именно министр иностранных дел был категорическим противником печатания его труда. В этом очерке он говорит:
«Никакой цензуры, о которой я говорил Извольскому, кроме просмотра всей работы в корректурных листах генералом Гурко, не было. Извольский остался в стороне, последовательно сменявшиеся начальники Генерального штаба, имевшие другие более ответственные работы, совсем не интересовались моими занятиями, служащие министерства не мешали, а кое в чем даже помогали…».
Извольский отнюдь не остался в стороне.
«В своем отзыве 27 января 1909 года министр отмечал, что события, о которых повествуется в главе, “до такой степени еще свежи в памяти современников и касаются столь тревожного и невыясненного еще периода нашей политической истории, что печатание этой главы, хотя бы даже в самом ограниченном количестве экземпляров”, безусловно, несвоевременно и нежелательно…
Учитывая, что в таком виде главу вряд ли будет возможно включить в общее издание трудов комиссии, В.И. Гурко предложил составить вместо нее “беглый очерк событий”, предшествовавших войне.
В то же время, хорошо понимая большую историческую ценность собранного Симанским материала, председатель комиссии предложил все-таки напечатать главу “на правах рукописи в самом ограниченном числе экземпляров”.
“Пришлось, дабы не погиб весь труд, перенести его на страницы самостоятельного издания”, вспоминал впоследствии автор.
Надо сказать, судя по служебной переписке Военно-исторической комиссии, выбранное Симанским направление работы над внешнеполитической главой было заранее санкционировано царем.
Николай II разрешил с самого начала работы пользоваться секретными документами различных министерств и учреждений».
Но последнее, как следует из тех же записок Симанского, так же осталось неизвестным ему, считавшему, видимо, что проникнуть в святая святых министерства иностранных дел, а затем и финансов, удалось исключительно за счет личного обаяния и легкой протекции со стороны начальника Генерального штаба.
Характерно, что даже «беглый очерк событий», предшествовавших войне, составивший первую главу 1-го «официального» тома, очерк, в котором были сняты практически все ссылки на подлинные документы, вызвал отрицательную реакцию Извольского, которому генерал Гурко вновь отправил на согласование материалы Симанского.
«Что же вызвало такую реакцию со стороны А.П. Извольского?
В целом министр весьма высоко оценил труд П.Н. Симанского, подчеркнув, что “благодаря собранному в нем обширному материалу он весьма живо характеризует эпоху, предшествовавшую войне, и тогдашних деятелей”…
Извольский заметил, что “при чтении этой главы вырисовывается яркая картина отрицательных сторон нашей государственной жизни:
междуведомственной розни,
отсутствия общего плана в достижении намеченных задач –
и вместе с тем откровенно разоблачаются
некоторые замыслы, окончившиеся неудачей,
взаимная вражда России и Японии,
а равно и недоброжелательство других держав, в том числе и Англии”.
Между тем в то время намечалось сближение России с Англией. В 1907 году было подписано англо-русское соглашение о разграничении сфер влияния, поэтому глава русского МИДа не хотел компрометировать результаты проделанной его ведомством работы».
К этому стоит добавить, что в своем труде Симанский показывает, в частности, что причина конфликта с Японией «заключалась в агрессивной политике Страны восходящего солнца в Корее. Ей препятствовали безобразовцы, озабоченные защитой российских рубежей.
П.Н. Симанский, вопреки мнению подавляющего большинства своих современников, с нескрываемой симпатией относился к их деятельности».
А вот этого наш МИД перенести никак не мог.
Только решительное вмешательство генерала В.А. Сухомлинова, высказавшего в докладе на Высочайшее имя, что вступительную главу следует печатать именно в том виде, в каком написал ее Симанский, сломало оппозицию «иностранного ведомства».
Как пишет в воспоминаниях генерал Симанский, роль цензора была предоставлена Государю Императору, охотно бравшему ее на себя «в те минуты, когда при выпуске в свет какой-либо исторической работы являлись сомнения и некоторые цензурные препятствия. Рукопись была спешно перепечатана на пишущей машине и представлена по ее высокому назначению.
Прошло несколько дней и вот однажды утром, когда я еще сладко спал, ко мне на квартиру явился ген. Гурко и приказал моему человеку немедленно меня разбудить. Когда я вышел к нему в кабинет, радостно настроенный генерал протянул мне знакомую тетрадь и указал на царскую резолюцию: в углу тетради имелась собственноручная императорская надпись:
«Прекрасно написано. Николай».
Нужно ли говорить, как я лично был счастлив успехом своей работы. В таком, ни в чем неизмененном виде, она и была напечатана, составив первую главу написанного мною же первого тома истории Русско-японской войны».
Император приказал отпечатать и «секретный» том. «Он был отпечатан в секретном отделе военной типографии в количестве семи экземпляров под названием “События на Дальнем Востоке, предшествовавшие русско-японской войне (1891-1903 гг.)”»
Как следует из слов на обороте его титула – в количестве пяти экземпляров, но Симанский, а вслед за ним Авдеев, говорят о семи: два экземпляра сверху – самому автору и Председателю комиссии генералу Гурко.
«При моем представлении Императору он сказал мне, что возьмет мою трехтомную работу с собою, когда поедет в шхеры, где только и удастся ему читать без постоянных помех и перерывов. Какое впечатление произвела на Него эта работа, осталось для меня неизвестным».
Косвенно можно предположить, какое впечатления мог произвести на Государя труд, документально показавший, как Его в буквальном смысле подставили именно те лица, которым он доверял. «Мало кто знает, что у Николая II, была своя тайная разведка, которая замыкалась только на него. Эта разведка появляется у Николая II где-то к 1910 году, когда царь перестает полностью доверять официальным структурам».
Это как раз совпадает со временем прочтения Государем секретных материалов генерала Симанского. Впрочем, даже в общедоступном первом томе, несмотря на рекомендованную осторожность в выводах и суждениях, автор вынужден констатировать, что «к боевому столкновению с Японией Россия оказалась не подготовленною ни в политическом, ни в военном отношении».
Так что есть все основания думать, что и на секретный том распространилась Высочайшая оценка, приведенная выше. В свете нового знания есть также все основания полагать, что Государь был знаком и с тем секретным томом подготовленным комиссией графа Гейдена, с которого мы и начали наш рассказ.
И поскольку все дальнейшее изложение предъистории русско-японской войны в «Цусиме – знамение…» базируется именно на материалах этих секретных томов, то читатель вправе знать, что на них лежит сень Высочайшей резолюции, начертанной Государем на первой странице труда генерала Симанского.

4. ПОСЛЕ ГЛУБОКОГО И ВСЕСТОРОННЕГО…

В заключение стоит подчеркнуть, что приведенная резолюция ставит крест на попытках некоторых не по уму «монархических» историков, доказать, что в период, предшествующий русско-японской войне вся внутренняя и внешняя политика России определялась Императором Николаем II. Анализ предвоенного периода убедительно-де свидетельствует, что все решения принимались лично Царем после глубокого и всестороннего изучения им обстановки.
Собственно, это и утверждают уже более ста лет враги русской православной монархии, но только для доказательства ее несостоятельности и для обвинения Государя в неудачах нашей политики.
Материалы секретных томов потому и секретны, что стопроцентно показывают, что «обстановка» докладывалась Государю в совершенно искаженном виде. И даже когда преданные ему люди пытались донести до него подлинную картину, то их слова тонули в потоке тенденциозно подобранных, или прямо искаженных данных.
Читатели «Цусимы – знамение…» легко убедятся в этом сами. Значительная часть трилогии потрачена на то, чтобы снять с Государя эти обвинения и показать, что Его совершенно верные стратегические решения губились и искажались помощниками. В лучшем случае, далеко отошедшими от православия, а потому, в принципе не способные увидеть и осознать задачи, стоящие перед православной империей.
Задачи эти видел и ставил Государь, но что Он мог сделать без единомышленников. Спрашивается, какое «взвешенное, ответственное и продуманное» решение Он мог принять на основании лживой или искаженной информации?
Это все равно, как гроссмейстеру, который, скажем, играет по переписке, представили вид шахматной доски с неверным составом и расположением фигур. Тут будь хоть Алехиным, а сделаешь неверный ход.
Или ? как стрелять по врагу снайперу, которому подсказывают ложные цели, и вдобавок подсовывают негодные боеприпасы.

5. БУДЕТ ПОЗНАВАТЕЛЬНО И ПОЛЕЗНО…

Возвращаясь к основной теме нашего повествования, вновь отметим, что значительная часть фактологии занятия Порт-Артура и Квантунской области, равно как и последующей цепи событий, приведших к военному столкновению Российской и Японской империй, остаются до сих пор, если и не тайнами за семью печатями, то уж вопросами, мягко говоря, ? мало освещенными.
Доказательством к тому служит распространенное даже в патриотических и национально-ориентированных изданиях мнение, что занятие Порт-Артура было крупным успехом русской дипломатии.
Вот так! Крупным. И успехом…
Поэтому думается, что знакомство хотя бы с некоторыми из материалов «секретных сборников», приведенных выше, будет познавательно и полезно нашим современникам, интересующимся подлинной историей Отечества.
В заключение наших заметок приведем краткие биографические сведения об одном из главных их героев, адмирале Федоре Васильевиче Дубасове.
Среди лиц несчастного царствования Николая II, получивших совершенно несправедливую оценку в памяти потомства, видное место принадлежит трем русским морякам - адмиралам русского императорского флота: Федору Васильевичу Дубасову, Евгению Ивановичу Алексееву, Зиновию Петровичу Рожественскому.
До того, как пришлось подробно столкнуться с Цусимско-Порт-Артурскими делами, автор этих строк пребывал в искреннем заблуждении, полагая, что единственное славное деяние адмирала Дубасова на царской службе - это подавление декабрьского восстания 1905 года в Первопрестольной. Помню, когда много лет назад в «Расплате» Владимира Семенова прочел о расцвете Тихоокеанской эскадры при адмирале Дубасове, мелькнула мысль, - а не тот ли самый? Да и в наши дни, скажем прямо, - соответствующие материалы под ногами не валяются. Уместна будет потому небольшая биографическая справка об адмирале Феодоре Васильевиче.

АДМИРАЛ
Федор Васильевич Дубасов родился в 1845 году, и по окончании Морского Корпуса был произведен в 1863 году в гардемарины. Совершил кругосветное плавание, по окончании которого поступил в Николаевскую Морскую Академию на гидрографическое отделение и успешно окончил ее в 1870 году. Состоя в гвардейском экипаже, Федор Васильевич в чине лейтенанта командирован был перед войной 1877 года в Кишинев, где получил в командование миноносный катер «Цесаревич», зачисленный в черноморский отряд Дунайской флотилии — таким образом, во время войны за свободу Болгарии 1877-1878 годов Федору Васильевичу пришлось действовать на Нижнем Дунае. В ходе этой войны к лейтенанту Дубасову пришла мировая слава.
Первым боевым делом Дубасова была постановка в Мачинском рукаве Дуная, против Браилова, трех линий минного заграждения. Эта операция, произведенная под огнем турок с трех паровых катеров, обеспечила безопасность Барбошского моста, захваченного нами в самом начале войны. Не желая останавливаться на одних пассивных действиях, Дубасов в ночь на 14 мая 1878 года, вместе с лейтенантом Шестаковым и мичманами Персиным и Балем, на четырех катерах, вооруженных шестовыми минами, атаковал турецкие суда, стоявшие в Мачинском рукаве. Броненосец «Сеиф» был потоплен без каких-либо потерь с нашей стороны. Надо представить себе, что для успеха операции крохотные кораблики должны были вплотную приблизиться к грозному боевому кораблю, рискуя первыми погибнуть от взрыва. Этот подвиг принес ему орден Святого Георгия четвертой степени.
Командуя румынской канлодкой «Великий Князь Николай», Дубасов принял участие в постановке мин у Гирсова и в верховьях Мачинского рукава, а затем, при переправе войск через Дунай у Галаца, Дубасов на той же лодке пошел для демонстрации к Мачину, чтобы угрозой атаки не дать туркам возможности вывести артиллерию против Галацкого отряда. Лодка и два катера исполнили свою работу, выдержав огонь неприятеля в течение трех часов, пока Галацкий отряд, переправившись из Галаца, овладел Буджакскими высотами.
В июле Дубасов перешел к Черноводам и 9 июля сделал поиск на Дунай с целью определить крайний пункт остановки турецких войск. Обстреляв найденный им лагерь, Дубасов заставил пехоту отступить из него, а затем, встретившись с монитором, вступил с ним в артиллерийский бой, в котором зажег своего противника. Только приближение второго турецкого монитора и парохода заставили Дубасова отступить.
10 июля он предпринял новую рекогносцировку к Силистрии. Выполнив ее частью водой, частью по суше, Дубасов вернулся в Черноводы, у которых поставил ряд минных заграждений.  24 августа Дубасов с одним унтер-офицером добрался берегом в Калараш (против Силистрии), оттуда к берегу Дуная и, таким образом, убедился, что моста, о котором были слухи, в действительности нет, а на острове возведена батарея. Затем, по инициативе Дубасова, было решено пустить брандера против коммерческих грузовых судов, сосредоточенных в Силистрии. К деятельности Дубасова во время войны надо отнести также заграждение минами порта Кюстенджи.  За боевые заслуги Федор Васильевич произведен был в капитан-лейтенанты, получил к Георгию еще орден Святого Владимира четвертой степени с мечами и золотое оружие.
После войны Дубасов был назначен флигель-адъютантом и командовал в 1879—80 годах гвардейским отрядом миноносок, а в 1882 году — практическим отрядом миноносок. Действия капитан-лейтенанта Дубасова отличались всегда крайней решительностью. Характерен случай, о котором рассказывает адмирал фон Нидермиллер. Командуя отрядом миноносок, Федору Васильевичу предстояло по выходе из Петербурга зайти в Кронштадт за углем и сразу следовать в финские шхеры со срочным поручением. Несколько задержавшись в Петербурге, он прибыл в Кронштадт, когда по случаю субботы угольный склад был уже закрыт. Послали за заведующим складом, но того найти не удалось. Тогда флигель-адъютант Дубасов приказал вскрыть угольный склад. Срочное поручение было выполнено. Однако недоброжелатели раздули дело, и слишком решительный моряк получил в приказе выговор от генерал-адмирала. И немедленно подал в отставку. Не помогли уговоры друзей и ближайшего начальства. Несколько месяцев делу не давали ход, но затем оно дошло до государя. Александр III наложил историческую резолюцию: «Если флигель-адъютант Дубасов не находит возможным прибыть ко мне для объяснений, то просьбу его удовлетворить».
Так Дубасов был уволен от службы. Но отставка строптивого моряка продолжалась недолго. Вскоре он был  возвращен на действительную службу и назначен командиром крейсера «Африка», после возвращения того из трех с лишним летнего кругосветного плавания под командованием Е.И. Алексеева. Видимо время отставки Дубасову зачли как прохождение службы в условиях Крайнего Севера с ускоренным чинопроизводством. Чего только при Царском самоуправстве не бывало! Как над человеком не измывались! Он себе капитан-лейтенантом тихо в отставке сидит, а его - раз! - в капитаны 2-го ранга - и вперед. Командуй крейсером, засиделся на миноносках. В 1887 году наш герой произведен в капитаны 1-го ранга, и последовательно занимает должности командиров крейсеров. Сначала «Светланы», а с 1888 до 1891 года фрегата «Владимир Мономах», на котором сопровождает в составе русской эскадры Наследника Цесаревича в его путешествии на Восток. Затем командует первым русским мореходным броненосцем «Петр Великий», и батареей «Не тронь меня».
В 1893 году Федор Васильевич произведен был в контр-адмиралы, и в 1897 году сначала как младший флагман, а позднее как старший, командует эскадрой Тихого океана; на этом посту он был произведен в вице-адмиралы. Он командовал эскадрой до июля 1899 года, после чего был сменен адмиралом Я.А. Гильтебрандтом.
Флигель-адъютант контр-адмирал С.С. Фабрицкий в своих мемуарах, вышедших в 1926 году в Берлине, вспоминает, как совсем молодым офицером плавал в составе Тихоокеанской эскадры, когда произошла смена командующих эскадрой. И адмирал Алексеев «отбыл в Россию, сдав свою должность грознейшему из адмиралов в то время в русском флоте контр-адмиралу Дубасову, герою еще Турецкой кампании». Далее он говорит, что адмирал Дубасов не допускал обмана даже в виде шутки, «изучая сам все до мелочей, требуя от своих подчиненных работы и несения ответственности за вверенные им части, не скрывая правды от высшего начальства».
При этом адмирала на эскадре любили. Сам крайне решительный, он всегда одобрял решительные действия своих подчиненных, хотя бы таковые на первый взгляд и не согласовывались с его приказами. Вот как оценивает деятельность адмирала Дубасова в качестве командующего эскадрой Тихого океана официальный журнал морских кругов «Морской сборник» в статье, посвященной памяти адмирала.
«Пребывание адмирала Дубасова в течение трех лет в должности Начальника эскадры в Тихом океане способствовало много возвышению престижа России на Дальнем Востоке, - говорит адмирал Нидермиллер. - Адмирал Дубасов с редким успехом сумел расположить начальников морских сил прочих наций не только к себе, но и ко всему усмотренному ими на кораблях русской эскадры. Летом 1899 года во время пребывания адмирала Дубасова с частью эскадры во Владивостоке, прибыли в этот порт сначала германский адмирал, принц Генрих Прусский, а затем адмирал английской эскадры, принятые адмиралом Дубасовым со всеми подобающими почестями. Как любителям охоты, для них устраивались охоты в глубине Владивостокской бухты за Черной речкой, где до последнего времени еще водились тигры. Офицеры указанных иностранных судов пользовались изысканным гостеприимством на судах русской эскадры. По особой настоятельной просьбе гостей, угощения состояли обычно из национальных произведений русской кухни, очень всем нравившихся».
По возвращении с Дальнего Востока в 1901 Дубасов был назначен году Председателем Морского Технического Комитета, на каковом посту оставался до 1905 года. В руководстве этим техническим учреждением адмирал «проявил ту же ясность мысли, которая отличала его и на посту Начальника эскадры», - говорит последняя Военная Энциклопедия царского времени. Однако нельзя не сказать, что это был не самый подходящий пост для флотоводца и дипломата. Такое впечатление, что невидимая рука отстраняла его от активной деятельности на благо флота. На посту Председателя МТК он оставался по 1905 год. В печальной войне 1904-1905 годов адмирал не принимал непосредственного участия. Но даже косвенное участие его принесло пользу Отечеству. Не его вина, что его высочайший рейтинг в русском флоте не был полностью использован. Сохранились свидетельства очевидцев, что после трагической гибели 31 марта 1904 года адмирала Макарова при взрыве на минном поле броненосца «Петропавловск», в Порт-Артуре на слуху были имена трех русских адмиралов, которых и офицеры и матросы желали бы видеть во главе эскадры. Эти имена - Дубасов, Рожественский и Чухнин. Пользуясь случаем скажем несколько слов о замечательном адмирале и «истинно русского человек», - по словам адмирала Дубасова, - Григории Павловиче Чухнине. В период командования Дубасова Тихоокеанской эскадрой, контр-адмирал Чухнин был командиром Владивостокского порта, а во время русско-китайской войны - командующим Амурской флотилией. Дальнейшая деятельность адмирала Чухнина не была связана с Дальним Востоком. Как говорили в том же Порт-Артуре, - на нем одном держался Черноморский флот. На посту Командующего Черноморским флотом и погиб адмирал Чухнин, пав жертвой мести революционеров за подавление им восстания пресловутого лейтенанта и авантюриста Шмидта.
Во время войны пришлось все же вспомнить о дипломатических талантах адмирала Дубасова. При разборе Гулльского инцидента в Париже Дубасов заменил заболевшего адмирала Казнакова в качестве члена международной следственной комиссии. Сам Гулльский инцидент, связанный с обстрелом 2-й Тихоокеанской эскадрой японских, или союзных японским, миноносцев на Доггер-банке, прикрывшихся английскими рыбачьими судами, разбирать здесь не будем, кроме замечания, что на подвиги нынешнего адмирала Того десять лет назад английское общественное мнение смотрело вполне одобрительно.
Современник вспоминал: «Наш юридический представитель барон Таубе и английский Mr. Frey в одном из заседаний ознакомили комиссию со своими взглядами на происшедший инцидент. Коротко говоря, наш представитель утверждал, что рыбачьи пароходы на Доггэр-банке были без огней и на судах эскадры видели ясно выделившиеся из них 2 миноносца, против которых и была открыта стрельба. Англичанин же утверждал, что пароходы все были с установленными огнями, и никаких миноносцев не было и быть не могло. Ранее было установлено, что во время работы комиссии как официальный язык будет употребляться только французский. Председателем Комиссии был избран старший из присутствующих, французский адмирал Фурнье… Обе стороны огласили свои Expose de faits, как они их понимали.
Вскоре попросил слова английский адмирал, пожилой Sir Beaumont и, встав, начал длинное изложение всего дела и своего взгляда на английском языке. Лишь только он закончил свою речь, поднялся Адмирал Дубасов и отчетливо и медленно заявил, что в распорядительном своем заседании Комиссия приняла официальным деловым языком — французский, английский же адмирал, вопреки этому, выступил с речью на английском языке; посему он, адмирал Дубасов, считает себя вправе и обязанным изложить свою точку зрения на своем языке, т.е. по-русски, и затем Адмирал произнес длинную речь по-русски.
Большинство присутствующих хлопали глазами, ничего не понимая. Окончив свое обращение, Адмирал Дубасов прибавил, что его, конечно, никто не понял, и поэтому он повторит сказанное по-французски. Эффект от такого выступления Адмирала получился колоссальный, и нечего и говорить, что после этого никто уже не покушался говорить на заседаниях по-английски.
Однако, как выше я уже указал, взгляды на дело обеих сторон были непримиримы. Тогда Адмирал Дубасов нашел другой выход». Дубасов обратился непосредственно к адмиралам, представителям иностранных держав, - членам международной следственной комиссии, заслуженным и опытным морякам, флотоводцам.
Он предложил им ответить на один вопрос, забыв на минуту, были или нет миноносцы: «Прав ли был адмирал Рожественский, ведший эскадру из 48 разнообразных судов, когда, неся колоссальную ответственность, под давлением всех агентурных сведений и сообщений с судов самой эскадры, он принял меры для охраны эскадры и в известный момент открыл стрельбу?»
То есть: как бы вы поступили на его месте, господа?
И адмиралы - настоящие моряки! - забыв о полученных политинструкциях, единодушно взревели, не знаю уж на языке комиссии, или каждый на своем: «Расстреляли бы всех к чертовой матери!».
Действия адмирала Рожественского единогласно были признаны при данных обстоятельствах единственно верными. И еще сказано было, что так поступил бы на его месте каждый начальник столь многочисленной и разнородной эскадры. Пятно с русского флота и его личного состава было стерто. Если бы адмирал Дубасов решил бы зарабатывать на хлеб адвокатурой, то с голоду бы не помер! А если б вместо Витте в Портсмуте переговоры с японцами вел, то не только пол-Сахалина не отдал бы, но и Порт-Артур России вернул. Тем более, что это было совершенно реально.
Когда встал вопрос о заключения мира с Японией, Дубасов говорил: «Несмотря на тяжелые поражения, на суше и, в особенности, на море, Россия не побеждена. Мало того, Россия, продолжая борьбу, непременно должна победить своего врага.
Наше движение на Восток есть движение стихийное — к естественным границам; мы не можем здесь отступать, и противник наш должен быть опрокинут и отброшен.
Для достижения этого надо посылать на театр действия самые лучшие войска. Что касается Владивостока, то его нетрудно взять с моря, и он более трех месяцев, вероятно, не продержится; но, несмотря на это, войну следует продолжать, так как мы, в конце концов, можем и должны возвратить обратно все взятое противником.
Финансовое положение Японии, конечно, хуже нашего: она делает последние усилия; наши же средства борьбы далеко не исчерпаны.
Для обеспечения успеха нашей армии нам необходимо начать немедленно укладку второго пути и упорядочить наши водные сообщения. Я уверен, что после последних поражений условия мира, предложенные Японией, будут чрезвычайно тягостны, и потому, по моему глубокому убеждению, для того, чтобы изменить эти условия в нашу пользу, необходимо продолжать борьбу до полного поражения противника…
Каковы бы ни были условия мира, они все-таки будут слишком тяжелы для престижа России. Это будет поражение, которое отзовется на будущем России как тяжелая болезнь»27.
Адмирал умел заглянуть за горизонт!
В 1905 года адмирал командируется в Черниговскую, Полтавскую и Курскую губернии для подавления беспорядков. И подавляет, разумеется. «Не останавливаясь, - как пишет с запоздалой злобой первая БСЭ в 1931 году, - перед уничтожением жилищ и имущества восставших».
И прибавляет: «В ноябре 1905 года Дубасов был назначен Московским Генерал-Губернатором и руководил разгромом декабрьского восстания». Заканчивался трагический 1905 год. В столице Совет Рабочих Депутатов пытается готовить вооруженное восстание. Однако его руководители чуют, что присутствие гвардейских полков делает всякую попытку восстания в Петербурге совершенно безнадежной. Борцы за народное счастье почувствовали, что паралич власти кончается, почва уходит из-под ног, и решили дать генеральный бой: всеобщую забастовку, переходящую в вооруженное восстание. Мечталось о присоединении войск к восставшим. Наиболее удобным местом для начала мероприятия была признана Москва, где генерал-губернатор П.П. Дурново своим полным бездействием облегчал деятельность революционных организаций. К тому же, в войсках московского гарнизона (особенно в Ростовском полку) происходило брожение; солдаты «предъявляли требования» командирам, отказывались повиноваться. Казалось - дело на мази.
Но пришлось обломаться: 5 декабря в Москву прибыл новый Генерал-Губернатор Адмирал Дубасов. Принимая представителей администрации, Федор Васильевич сказал: «В этой самой Москве, где билось сердце России горячей любовью к Родине, свила себе гнездо преступная пропаганда. Москва стала сборищем и рассадником людей, дерзко восстающих для разрушения основ порядка... При таких условиях, мое назначение на пост московского Генерал-Губернатора приобретает особый характер. Это — назначение на боевой пост... Я убежден в победе над крамолой, которую можно победить не только залпами и штыками, но нравственным воздействием лучших общественных сил...
Теперь крамола обращается к законной власти с дерзкими требованиями, бросает дерзкий вызов с поднятым оружием. Вот почему я не поколеблюсь ни на одну минуту и употреблю самые крайние меры: я буду действовать, как повелевает мне долг».
Эффект адмиральских слов был моментален. В тот же день закончились беспорядки в Ростовском полку: внезапно почувствовавшие прилив патриотизма и осознавшие необходимость воинской дисциплины солдаты «качали» своего командира и кричали ему «ура». Однако троцкисты-ленинцы не унимались.
6 декабря был издан «приказ о революции», как выразилось «Новое Время»: на 12 часов дня 8 декабря объявлена была всеобщая забастовка.
Даже такой матерый враг самодержавия как П.Н. Милюков в своей газете предостерегал крайние партии от такого рискованного шага. Боялся видно, что если вдруг власти начнут давить, и ему могут шкурку попортить.
Третья всеобщая забастовка началась в назначенный срок 8 декабря, но как-то вяло. Многие железные дороги прямо отказались к ней примкнуть. В Петербурге бастовала только незначительная часть рабочих. «Приказали начать забастовку, а не слушаются!» — иронически замечало "Новое Время" 9 декабря, и уже на следующий день сообщало: "Всероссийская забастовка провалилась самым плачевным образом". Но говорить о полной победе было преждевременно.
Забастовали железные дороги московского узла, кроме Николаевской, которая усиленно охранялась войсками. Революционные партии, собравшие в Москве около двух тысяч вооруженных дружинников, решили продолжать выступление по намеченному плану.
Главной задачей было добиться перехода войск на сторону революции. Штаб боевых дружин поэтому решил повести партизанскую войну на территории древней столицы. Дружинникам были даны следующие «технические указания». Похоже, что лично будущим Наркомвоенмором Троцким.  «Действуйте небольшими отрядами. Против сотни казаков ставьте одного-двух стрелков. Попасть в сотню легче, чем в одного, особенно если этот один неожиданно стреляет и неизвестно куда исчезает... Пусть нашими крепостями будут проходные дворы и все места, из которых легко стрелять и легко уйти».
Расчет был подл и элементарен: солдаты будут стрелять, попадая не в скрывшихся дружинников, а в мирное население; это озлобит его, и побудит примкнуть к восстанию. Будущий наркомвоенмор туго знал свое дело. По всему городу строили баррикады — по большей части из опрокинутых саней или телег, и выломанных ворот, с фундаментом из снега. Баррикад было много, но их вообще не защищали; они должны были только задерживать движение войск, и облегчать возможность обстрела из окон. Такая тактика позволяла вести борьбу, почти не неся потерь: дружинники стреляли в войска и тотчас скрывались в лабиринте внутренних дворов.
Подонки подстреливали отдельных городовых, стоявших на посту. Но это возымело и нежелательный для пистолетчиков эффект. Драгуны и казаки, которые сначала действовали неохотно, озлобились, и гоняться за неуловимым противником стали с азартом. Даже у либеральной прессы методы и средства «революционной борьбы» стали вызывать отвращение. «Можно ли считать мужеством стрельбу из-за угла, из подворотни, из форточки?» — писал 23 декабря в «Новом Времени» некий «Москвич». — Выстрелить, а затем удирать через заборы и проходные дворы, заставляя за свою храбрость…рассчитываться мирных граждан жизнью и кровью — куда какое мужество и героизм, не поддающийся описанию».
Был издан приказ, предписывающий дворникам держать ворота на запоре. Дружины ответили контрприказом: дворников, запирающих ворота, избивать, а при повторении — убивать. Несколько домов, из окон которых стреляли, пришлось подвергнуть артобстрелу. Партизанская война тянулась с 9-го по 14-е декабря — среди казаков и драгун начало сказываться физическое утомление. Утомление ощущалось в войсках, но и дружинники все чаще наталкивались на добровольную милицию, организованную Союзом Русских людей.
14 декабря адмирал Дубасов обратился по прямому проводу в Царское Село к государю. Он объяснил положение и подчеркнул, какое значение имеет исход борьбы в Москве. Государь и отдал приказ отправить на подмогу Лейб-Гвардии Семеновский полк под командою генерала Мина. Прибытие 15 декабря Семеновского полка в Москву окончательно решило судьбу революционного выступления. Дружинники резко поняли, что время дворников и редких драгун прошло, и стали отходить за город. Перед уходом они еще явились на квартиру начальника охранного отделения Войлошникова и расстреляли его, несмотря на мольбы детей. Почерк будущих чрезвычаек сформировался задолго до октября 1917-го, но значения должного не придали.
Главной «коммуникационной линией» революционеров была Московско-Казанская дорога. Отряд семеновцев с полковником Риманом во главе двинулся вдоль этой дороги, занимая станции и расстреливая захваченных с оружием дружинников. В самой Москве стрельба затихла. Только в пресненских переулках, революционеры ховались на два-три дня дольше. Наконец 18 декабря, после профилактического артобстрела, и Пресня была занята — без боя — отрядом семеновцев.
Мужество адмирала Ф.В. Дубасова и генерала Г.А. Мина отсрочило в тот раз без больших жертв победу “русской” революции. За десять дней борьбы общее число убитых и раненых не превысило двух тысяч.
Генералу Мину придется заплатить жизнью за спасения Родины от врага худшего, чем все немцы и японцы вместе взятые.
Адмиралу Дубасову «повезло»: эсеровская бомба убила его адъютанта, а самому генерал-губернатору раздробила ступню. Общая мягкотелость властей в борьбе с революционерами привела к тому, что в 1906 году террористические акты умножились. За год было убито 768 и ранено 820 представителей и агентов власти. За вторую половину 1906 года погибли самарский губернатор Блок, симбирский губернатор Старынкевич, варшавский генерал-губернатор Вонлярлярский, главный военный прокурор Павлов, граф А.П. Игнатьев - отец автора «Пятидесяти лет в строю», энергичный петербургский градоначальник фон-дер-Лауниц. 2 декабря 1906 года на адмирала Дубасова было совершено вторичное покушение.
Великодушный адмирал просил Государя о помиловании того, кто на него покушался. П.А. Столыпин высказался против такого исключения. Государь ответил Ф.В. Дубасову письмом от 4 декабря 1906: «Полевой суд действует помимо Вас и помимо Меня; пусть он действует по всей строгости закона. С озверевшими людьми другого способа борьбы нет и быть не может. Вы Меня знаете, я незлобив: пишу Вам совершенно убежденный в правоте моего мнения. Это больно и тяжко, но верно, что, к горю и сраму нашему, лишь казнь немногих предотвратит моря крови, и уже предотвратила». Последние слова — от «к горю и сраму нашему» процитированы царем из письма Столыпина.
В 1906 году Федор Васильевич произведен был в полные адмиралы и назначен постоянным членом Совета Государственной Обороны. На всех этих постах адмирал сохранял неизменную твердость характера и прямоту.
В письме адмиралу Ивану Федоровичу Лихачеву Федор Васильевич пишет о главном зле для личного состава флота — о полном безразличии общества: «Надо заметить, что самым безотрадным образом действует во всем этом не столько сопротивление, которое всегда предпочтительно, потому что его можно, в конце концов, сломить, — сколько полное и невежественное безразличие, за которым кроется лень и отсутствие всяких высших интересов…
Такими горькими думами приходится заканчивать каждый прожитый день работы и борьбы, и если бы необъятный Божий мир замкнулся в узкие рамки только этих преходящих интересов, то не стоило бы и жить в нем.
К счастью, вне этого, жизнь дает другие радости, и такие, которых ни отнять от нас, ни осквернить, никакая человеческая власть не может, а в этом-то источнике, который человек носит в своем сердце, — и обновляются силы наши для новой борьбы».

Борис ГАЛЕНИН

Статьи

Обратная связь

Ваш Email:
Тема:
Текст:
Как называется наше издательство ?

Посетители

Сейчас на сайте 204 гостя и нет пользователей

Реклама

Патриот Баннер 270

Библиотека

Библиотека Патриот - партнер Издательства ПОДВИГ