Юрий ПОКЛАД

 
ПАТОГЕНЕЗ
Глава из повести
ПРЕДЛОЖЕНА АВТОРОМ ДЛЯ ПУБЛИКАЦИИ НА САЙТЕ

СТУДЕНЫЙ ДЕНЬ

Александр Дмитриевич Пахомов долго не мог заснуть: мучили ноги, особенно колени и голень. Врачи говорили, что главные причины – лишний вес и артрит. Что такое артрит Пахомов в точности не знал, но насчёт лишнего веса был полностью согласен. Александр Дмитриевич почти одинаков в высоту и ширину. Много раз пытался он соблюдать диету, но терпел не более двух недель, потом опять срывался на сало и мясной борщ.
Пахомов ворочался до часу ночи, не в силах найти ногам удобное положение. Пытался читать книгу, но она не лезла в голову, и он просто лежал и думал, чтобы отвлечься от боли.
Так получилось, что в жизни Александра Дмитриевича не было ничего интереснее буровых и нефтепромыслов. Всё остальное промелькнуло как-то между ними. В том числе, семья. Он, конечно, любил двух своих сыновей и жену, но дома находился гораздо меньше времени, чем на работе, и находясь дома, думал о работе. Семья жила в полном достатке, но это была не вполне счастливая семья, Александр Дмитриевич понимал причину, но ничего изменить не мог. Его коллеги жили точно также и считали это правильным. Потом жена умерла, а сыновья разъехались, и семьи не стало.
Теперь, когда молодой начальник решил от него избавиться, Александр Дмитриевич почувствовал зияющую пустоту впереди. Он привык быть в деле, и не представлял, как сможет пережить катастрофу своей ненужности.
Пахомов спал, когда зазвонил мобильный телефон. Оператор ДНС Игорь Гончаренко взволнованно прокричал:
– Большая пачка газа пришла, пробило прокладку на фланце, на первом сепараторе. Что делать, отсечь сепаратор?
Пахомов не умел думать быстро, ему требовалось время для принятия решения.
– Предохранительные клапана не сработали?
– Нет.
– Почему?
– Не знаю.
– Где Роман? Ты звонил ему?
– Несколько раз звонил, телефон не отвечает.
– Странно. Куда он исчез? Ты вот что, Игорь, отключи электричество на ДНС. Везде, кроме насосной и операторной. Я буду народ поднимать, дело серьёзное.
Пахомов обзвонил мастеров и операторов, приказал им собраться возле своего балка. Не обращая внимания на боль в ногах, стал быстро одеваться.
«Отсекать сепаратор первой ступени нельзя, – соображал он, натягивая унты, – система подготовки не справится с дегазацией потока, газ пойдёт вместе с нефтью в магистральный трубопровод, этого допустить нельзя».
Выходя из балка, Пахомов позвонил Гончаренко и спросил:
– В резервной емкости, какой уровень?
– Метра полтора.
– Придётся направить поток туда, и за это время заменить прокладку. Прокладка есть в запасе?
– Не знаю, надо у Николая Николаевича спросить.
– Понятно. Ничего ты не знаешь.
Народ был в сборе, все понимали, что случилось что-то серьёзное. Мороз усилился, таинственно подмигивали звёзды на чёрном небе. Южный человек Марат Абдувалиев мелко дрожал, прижимая руки в меховых рукавицах к подбородку.
– Что с тобой? – спросил Пахомов.
– Холёдно, Александр Дмитриевич!
– Сейчас будем работать, согреешься.
Пахомов объяснил ситуацию. Пётр Зиновьев сразу же предложил:
– Надо останавливать скважины.
Пахомову эта мысль пришла в голову в первую очередь, но он отверг её: пока что аварию можно скрыть от руководства НГДУ, остановка скважин – это падение добычи, её уже не скроешь. Будет расследование, Романа снимут, такое не прощается. Разъяснять всё это не хотелось, и он спросил Зиновьева:
– А ты уверен, что потом выведешь скважины на прежний дебит? Нет? Вот и я не уверен. Такого натворим, что не разгребёшь.
– Ты проверял греющие ленты на предохранительных клапанах? – спросил он Лизюка. – Только не ври.
– Не успел, – признался Лизюк. – Много работы было.
– Голову б тебе оторвать.
– Николай Николаевич, прокладку найдёшь?
– В слесарке на стене висит, на гвоздике.
Когда всей толпой шли к ДНС мимо офиса, Пахомов обратил внимание, что в кабинете Романа горит свет. Он открыл дверь и вошёл. За столом дремала девушка, кажется, она работала в столовой, Роман спал на диване, укрытый полушубком. Девушка подняла голову и сонно посмотрела на Александра Дмитриевича.
– Что с начальником? – спросил Пахомов. – Пьян?
– Он болен, видите, как тяжело дышит.
Пахомов подошёл к лежащему, потряс его за плечо:
– Роман Валентинович, проснитесь, авария на ДНС.
Глаза Романа с трудом приоткрылись, и тут же закрылись вновь. Тело его было жарким и расслабленным.
– Не трогайте его, пожалуйста, – попросила девушка. – Ему плохо.
– Болен, а водкой пахнет, – проворчал Пахомов. – Толку от него всё равно не будет, даже если проснётся.
– Ты отсюда никуда не уходи, – сказал он девушке, – и не спи. Будет блевать, поверни его на бок, чтобы не захлебнулся рвотой. Поняла?
Пахомов, не колеблясь, принял на себя командование цехом, понимая, что больше некому. О том, что с завтрашнего дня он будет уволен, Пахомов старался не вспоминать: его взаимоотношения с Романом не могли касаться дела, которым они занимаются. Если завтра исчезнет он, Пахомов, или Роман, дело будет существовать для других людей и задачи, которые оно поставит, от этого не изменятся.
Когда подошли к ДНС, Гончаренко уже отключил свет, без света ДНС выглядела угрюмо и угрожающе, было слышно, как тонко свистит газ из-под порванной прокладки на сепараторе.
– Переводить поток на резервную ёмкость? – спросил Гончаренко у Пахомова.
Он не стал тратить время на вопрос, где начальник цеха, сразу же признав, начальником Александра Дмитриевича.
Громада резервной рулонной ёмкости темнела неподалёку от ДНС, Пахомов и Гончаренко, не сговариваясь, посмотрели на неё, и каждый из них подумал о том, что резервная ёмкость будет выполнять теперь роль газосепаратора, она для этого не предназначена и это очень опасно.
– Кто будет менять прокладку? Есть добровольцы? – спросил Пахомов.
– Я, – сказал Сергей.
– И я пойду, – сказал Гена.
– Хорошо. Я вам буду фонарём светить и ключи подавать, – улыбнулся Пахомов, – с моими ногами на эстакаду не залезть. Николай Николаевич, у тебя там, над верстаком, обмеднённый инструмент развешан для инспектора по технике безопасности, так ты его принеси. Фонарь взрывозащищённый тоже возьми. И респираторы.
Пахомов удивлялся своему спокойствию, только он, да ещё Зиновьев, который много чего повидал на нефтепромыслах, полностью осознавали опасность того, что происходило. Ночной морозный воздух на ДНС насыщен мелкой нефтяной пылью и газом, при полном безветрии эта страшная взвесь взрывоопасна. Лишь однажды Пахомову довелось видеть сгоревшую ДНС, и он запомнил это зрелище навсегда
Под фланцами, между которыми была просечена прокладка, стояла эстакада, оставшаяся после летней покраски сепаратора, из-за нехватки времени её забыли убрать, и теперь она оказалась очень кстати. Сергей и Гена залезли на неё, Пахомов светил им снизу фонарём. Для замены прокладки нужно было открутить шестнадцать шпилек и раздвинуть монтировкой фланцы. Гена, бывший армейский человек, был спокоен – получил приказ, его надо выполнить. Сергей волновался, нервная обстановка ночного происшествия вызывала у него невольную дрожь.
В обычных условиях задача по замене прокладки особой сложности не представляла, но Пахомов знал, что любая проблема при решении таит подводный камень, о котором вначале не подозреваешь, и если вовремя его не заметить, можно получить большие неприятности. Любое дело, даже самое простое, мстит за неуважительное к нему отношение.
Александр Дмитриевич помнил об этом и был напряжён, хотя повода для беспокойства пока что не было: ребята вверху возились, крутили гайки, процесс шёл.
Как вдруг Пахомов ощутил приток свежего газа. Тот, что вышел из сепаратора после того, как Гончаренко его отключил, был другим, да он уже и не должен был чувствоваться. Пахомов жестом приказал Сергею и Гене прекратить работу и слезть.
В операторной было тепло, Пахомов снял каску вместе с подшлемником, положил её на стул и некоторое время молчал, опустив голову, потом сказал Игорю Гончаренко, стараясь выглядеть спокойным:
– Где-то газ травит. Где, как, по-твоему?
Игорь, задумавшись, взяв короткую, седоватую бороду в кулак:
– Это задвижка на входе, такое уже бывало: нефть держит, а газ сочится. Видно, ещё пачка газа подошла, давление выросло.
Он хотел добавить, что оно может расти и дальше, но не стал, Пахомов и без него это знал.
Мысли приходили к Пахомову одна за другой, и каждая следующая была тревожней предыдущей. Нефтяной газ – тяжёлый, он оседает, скапливается внизу, возле земли, это очень опасно. Чем выше давление, тем сильнее будет пропускать задвижка. Имеет ли он право в такой ситуации рисковать жизнями Сергея и Гены? Если б он сразу послушался Зиновьева и послал операторов, чтобы закрыть скважины на четырёх кустах, с которых шла нефть с высоким газовым фактором, можно было бы успеть и теперь работать спокойно. Сейчас времени не хватало: до тех кустов почти шестьдесят километров, по ночной дороге, полной ям и колдобин, быстро не доедешь.
Пахомов спросил у Гончаренко:
– Что будем делать?
Впрочем, спросил не его, а себя. Времени на долгое раздумье не было, резервная ёмкость продолжала наполняться, уровень жидкости в ней непрерывно рос. Но даже и в этот момент Пахомову не пришло в голову посетовать за то, что он взял на себя ответственность за дело, в которое лезть ему по должности не полагалось.
Существует узаконенный путь распределения должностной ответственности при аварии. Когда ты узнаёшь об аварии, то обязан доложить о случившемся по инстанции вышестоящему руководителю. В данном случае вышестоящий руководитель пьян или болен, значит, следовало доложить его заместителю – геологу Грише. Но от Гриши толку ещё меньше, чем от пьяного Романа. В такой ситуации Пахомов должен был позвонить дежурному инженеру ЦИТС*, рассказать о случившемся, и спросить, что делать ему в данной ситуации. Этими действиями Пахомов снял бы с себя львиную долю ответственности.
Гриша не умел командовать людьми. Дежурный инженер ЦИТС, возрастом и опытом не слишком отличавшийся от Гриши, не смог бы ничего толкового подсказать, он сообщил бы начальнику ЦИТС и главному инженеру, поднял на ноги всё НГДУ. В результате Пахомову поступило бы запоздалое распоряжение немедленно закрыть все продуктивные скважины и после этого ликвидировать аварию на ДНС.
Пахомов приказал Зиновьеву и Голубицкому выехать на те четыре кусты скважин, которые следовало закрыть в первую очередь. Ничего другого он пока что придумать не мог.
– Противогазы у тебя есть? – спросил он у Гончаренко.
Противогазов оказалось три. Все новые, в зелёных сумках, с пересыпанной тальком лицевой частью. Пахомов стал их примерять. На его широкое лицо ни один из противогазов налезать не хотел. Тогда Гончаренко, хорошенько порывшись, нашёл на дне ящика старую почерневшую от времени маску, она кое-как налезла.
Операторы, столпившись в тесном помещении, внимательно наблюдали за действиями Александра Дмитриевича. Навинчивая шланг на лицевую часть, Пахомов сказал Николаю Николаевичу:
– Коля, подбери себе противогаз, полезем с тобой фланцы раскручивать. Мы с тобой вдовцы, дети у нас выросли, чего нас жалеть. А ребятами рисковать нельзя, им ещё жизнь жить.
Почему-то он был уверен, что Николай Николаевич не откажется.
Пахомов понимал, что Зиновьев и Голубицкий наверняка не успеют закрыть скважины, резервная ёмкость наполнится раньше. Надежда была лишь на то, что ему и Николаю Николаевичу удастся быстро заменить прокладку и запустить ДНС в работу. Судьба не единожды загоняла Пахомова в угол, и каждый раз он находил возможность выпутаться из ситуации, но теперь обстоятельства могли повернуться, как угодно. Он не стал жертвовать Романом, и теперь приходилось жертвовать собой.
Александр Дмитриевич старался оставаться спокойным, нет ничего хуже, когда человек, который взялся командовать людьми в критической ситуации, выглядит неуверенным в себе:
– Всем уйти от ДНС метров на пятьдесят и не приближаться, пока я не дам команду. Ясно?
Все побрели прочь, на месте остался лишь Сергей Столешников:
– Александр Дмитриевич, вам трудно будет влезать на эстакаду, можно я пойду вместо вас?
Пахомов ждал, что Сергей это предложит, у него как-то отлегло от сердца, когда он это услышал. Он с подозрением относился к новому поколению, считая его, с одной стороны слишком легкомысленным, с другой – чересчур практичным. Оба эти качества не катастрофичны, но только в том случае, когда они не преобладают над остальными. Если б Сергей предлагал в надежде, что ему откажут, Пахомов бы это почувствовал, но этот парень искренне хотел помочь, и это было ценно.
– Если будет нужно, я тебя позову, – сказал он, не хотелось наотрез отказывать Сергею, но не отказать было нельзя.
Пахомов давно отвык крутить гайки, он работал слесарем лет тридцать назад. Тогда он только что женился и каждый раз с трудом дожидался конца вахты. Софья была красивой девушкой, он её очень любил. В суете производственных проблем жизнь шла незаметно. Софья умерла, когда старшему сыну, Борису было восемнадцать, а младшему, Владимиру – шестнадцать. Умирала она долго, почти полгода. Пахомову запомнилась не столько сама больница, сколько скверик возле неё. Там он проводил целые дни, ожидая, когда можно будет войти в палату и поговорить с женой. Под конец она очень ослабела и едва слышно просила:
– Саша, поверни меня на другой бок.
Пахомов вскакивал со стула, бережно подхватывал лёгкое тело и поворачивал, стараясь делать это, как можно аккуратнее. Он и сейчас помнил невесомость её тела. Но любое прикосновение причиняло Софье боль, Пахомов корил себя за неловкость. У него до сих пор стояла перед глазами та скамейка в сквере, на которой сидел, когда пришла медсестра из реанимации и сказала, что жена умерла. Сами по себе эти слова уже не имели существенного значения, было ясно, что Софья умрёт со дня на день, но они что-то отрубили в душе Пахомова, провели рубикон, разделив жизнь на до и после. Может быть, тогда он впервые пожалел о том, что ставил на первое место работу, а не семью. Все буровые и нефтепромыслы вдруг стали ненужными.
Несколько гаек оказалась с «зализанными» гранями, рожковым ключом их открутить не удавалось, Пахомов жестами показал Николаю Николаевичу, что нужно принести накидной ключ. Николай Николаевич мигом слетал в слесарку, в отличие от Пахомова, почти ровесника, он был энергичен, как юноша. Ключ оказался не обмеднённым, то есть не взрывобезопасным, к тому же тяжёлым и неудобным, это было досадно, но другого ключа не было.
Пахомов старался не думать о том, что они могут не успеть, но избавиться от этой мысли было невозможно. Он сказал Гончаренко подойти и сообщить, когда в резервной ёмкости уровень жидкости подойдёт к критической отметке. Нужно будет принимать решение. Но прежде Пахомову придётся позвонить в ЦИТС и признаться, что он сознательно не сообщил об аварийной ситуации, которая не разрешилась, и ещё неизвестно как разрешится. Конечно, оставалась надежда на то, что Зиновьев и Голубицкий хотя бы с опозданием закроют скважины, дающие основной приток газа на ДНС. Это не сможет спасти ситуацию, но хотя бы снизит газовый фактор в поступающей нефти.
Пахомов постоянно оглядывался, ожидая прихода Гончаренко, и не заметил, как накидной ключ выскользнул из задубевшей на морозе меховой рукавицы и, весело прозвенев в тишине по стальным элементам эстакады, упал в снег. Пахомов не успел испугаться, несколько секунд стоял, замерев. Со стороны могло показаться, что он просто внимательно слушает равномерный гул электромотора, гоняющего единственный насос, на самом деле он не мог прийти в себя от потрясения: малейшей искры от удара металла о металл в скопившемся возле земли газе хватило бы для «хлопка», как именуют в официальных отчётах взрыв.
Он хорошо представлял себе смерть и не слишком боялся её, это было лишь мгновение, которое ничего не стоило пережить, но он не имел права делать свою смерть обузой для окружающих, и уж тем более забирать кого-то с собой.
Подняв голову, Пахомов наткнулся на сочувствующий взгляд Николая Николаевича, который не могли скрыть стёкла противогаза:
– Ничего, бывает, не переживай. Уберёг нас Бог от беды.
Пахомову вспомнилась страшная картина сгоревшей ДНС. Наверное, тем людям, которые погибли тогда, тоже казалось, что трагедии произойти не может, пронесёт, как проносило много раз при нарушении правил техники безопасности, ведь её, при тех или иных обстоятельствах, нарушают все работающие в «нефтянке».
Совершённая оплошность очень расстроила Александра Дмитриевича, он подумал о том, что Роман прав, выгоняя его из цеха: если состарился, нужно уйти и не мучить ни себя, ни других.
Со стороны Пахомов казался человеком с толстой кожей, ничем, казалось бы, нельзя было его взволновать, тем более в критической ситуации, когда необходимо холодное спокойствие и взвешенность решений. На самом деле Александр Дмитриевич был человеком ранимым, легко впадал в панику, он просто умел держать себя в руках. Ошибка, едва не ставшая роковой пробила брешь в его хладнокровии, он почувствовал, как, несмотря на мороз, пот заливает глаза. Теперь он откручивал гайки почти вслепую, и две из них уронил. Николай Николаевич спускался с эстакады, отыскивал гайки в снегу и подавал Пахомову. На всё это уходило время. У Александра Дмитриевича уже не было никаких сомнений, что они не успеют.
Когда фланцы раздвинули монтировкой и Николай Николаевич, намотав на палку тряпку, протирал их зеркала*, Пахомов, в очередной раз, оглянувшись, увидел бегущего к нему Гончаренко и ощутил резкую боль в сердце. Левой рукой Гончаренко придерживал болтавшуюся на груди коробку противогаза, в правой – держал какой-то прямоугольный предмет. Пахомов решил, что это сотовый телефон для того, чтобы срочно позвонить в город и сообщить об аварии, потому что уровень в резервной ёмкости достиг критического. То, что звонить по сотовому телефону на территории ДНС строго запрещено, Гончаренко, вероятно, забыл от волнения.
Пахомов выпрямился, повернувшись лицом к приближавшемуся оператору, ожидая рокового удара судьбы. Он не боялся того, что будет наказан за самовольное принятие решений, он боялся позора, недопустимого в его возрасте. Этот позор с лихвой перечёркивал всю его предыдущую непорочную трудовую деятельность, да и саму жизнь.
Но, как выяснилось, Гончаренко разыскал газоанализатор и прибежал для того, чтобы измерить уровень загазованности на месте работ.
Если б можно было с досады плюнуть, Пахомов обязательно бы плюнул: как будто без этих измерений неизвестно о том, что газа пришло уже достаточно много. Он замахал на Гончаренко руками, прогоняя его прочь.
То, как они с Николаем Николаевичем соединяли фланцы, Пахомов почти не помнил: болело сердце, ноги, спина, голова; болело абсолютно всё, и постоянно зудела мысль о том, что надо позвать Сергея, потому что сил уже нет, можно потерять сознание и грохнуться с высокой эстакады головой вниз.
Он очнулся, когда Николай Николаевич ликующе поднял вверх руки: готово, успели!
Пахомов не ощутил радости: после перенесённого потрясения он чувствовал себя смертельно усталым.
Из операторной, он позвонил Зиновьеву и Голубицкому, они, оказывается, успели закрыть часть скважин. Он приказал привести все кусты скважин в рабочее состояние.
Александр Дмитриевич добрёл до своего балка, сбросил телогрейку, унты, упал на кровать, и сразу же заснул. Снять комбинезон сил не хватило. Проснулся, как всегда в шесть часов, приняв душ, сел к столу и написал заявление об увольнении. В половине восьмого в офис придёт геолог Гриша, можно будет отправить по факсу заявление в отдел кадров.
Пахомов вытащил из-под кровати большую клетчатую сумку, с которой ездил на работу, и хотел сложить туда спецодежду, но поняв, что она ему больше не пригодится, оставил спецодежду на вешалке.

Повесть Юрия ПОКЛАДА «ПАТОГЕНЕЗ»
опубликована в журнале «ПОДВИГ» №03-2021 (выходит в МАРТЕ)