МАЛЁВАНАЯ Людмила.Чтобы видеть – не нужны глаза.Рассказ

Мелкий снег падал на лицо. Я ловила ртом холодные снежинки и курила. Пусть там все случится без меня. Дед знал, что я его любила, а смотреть на то, как в грязную воду опускают гроб – не хочу. Я называла его дед Ася. По имени и фамилии. Не могла маленькая выговорить - Изя Астман. Так и называла – дед Ася. Полтора года назад он приехал к нам жить.

Мы с папой встречали их на перроне.  Мама получила письмо от родственников, что дед ослеп и никому не нужен. Так и написали: «приезжайте и забирайте». Неделю назад мама уехала, а мы готовили деду комнату: переставляли мебель, освобождали место в шкафу.
Деда Асю я не видела несколько лет, только по фоткам и узнала. В дверях вагона топтался чистенький маленький старик в аккуратном, сером пальто и в «профессорской» шапке из каракуля. Из-под шарфика виднелась байковая рубашка в клетку и, неровно повязанный, бордовый галстук. Он смотрел куда-то под ноги невидящим взглядом, нервно хватаясь за поручни. Под гладковыбритыми морщинистыми щеками гуляли желваки, и из приоткрытого рта коротко взлетал пар в ноябрьский воздух. Я, словно оглушенная, смотрела на беспомощного деда, на маму, безумно суетящуюся позади него, и оторопевшего папу. Тогда пришло осознание, что дед и, правда, слепой.
- Па! Давай поможем? – я разорвала ту тонкую грань, которая разделяла нас с поездом.
Вернулись звуки, и я услышала ворчание проводницы:
- Ну, давайте уже забирайте вашего старика, родственники. Что стоять, как на параде?
Папа резко шагнул к вагону и попытался снять деда Асю. Оказалось, что это непросто, потому что тот крепко держался за поручни, боясь потерять опору. Наконец, мы медленной процессией по гололеду направились к машине. Папа ушел вперед, чтобы разогреть мотор. Дедушка, семенил, держась за мою руку  с одной стороны и за мамину с другой.
-  Эля, Эля! Ты где? – дед вертел головой, шаря вокруг слезящимися глазами.
- Я здесь, здесь, - мама легко дернула рукой, давая понять, что она рядом.
- А это кто? – тряс он мою руку. - Ты кто?
Я вдруг заплакала –  напряженный слепой взгляд пробрал меня до самого затылка.
- Не молчи! Скажи ему, что ты - это ты! – мама почти кричала, чего-то боясь и нервничая.
- Дедушка, это я. Света.
- Какая Света? А… понял, понял - внучка. А идем мы куда?
- Папа, мы идем в машину.
- Куда вы меня везете? Эля, ты здесь? – дед вертел головой и упирался.
- Я здесь. Мы домой едем, папа.
- А я? Я, где буду жить?
- С нами, дедушка.

Дед ослеп месяц назад. В кармане его пальто, вместе с фантиками от конфет, я нашла  билет на футбольный матч. Случись этот матч на пару недель позже – дед бы его не увидел.
Родственники забыли сообщить нам еще одну новость – у деда развился склероз. Ночью дед просыпался и будил всех, крича и плача – он не мог найти в квартире бытовое удобство, ибо не мог вспомнить моих наставлений с вечера, что туалет из комнаты направо. Он постоянно извинялся и семенил мелкими шажочками за малой нуждой, а я стояла, засыпая, прислонившись к дверному косяку, чтобы отвести его обратно, потому что опять забудет куда идти.
Утром брат уходил в институт, а папа и мама – на работу, оставляя мне записку и завтрак для нас с дедом.
Дед запомнил, что в доме есть я, и всегда звал на помощь. Как-то незаметно обязанности по прогулкам, поиску носков, одеванию и ночным побудкам стали моими. Потому, прибегая из школы и наскоро перекусив, я кормила деда Асю, помогала одеться и вела на прогулку. В семье из четырех человек, по большому счету, никому не было дела до старика, и присутствие его в доме как-то ненавязчиво превратилось в тень. Его комнату обходили стороной, делая вид, что не слышат, что дед орёт оттуда с просьбой помочь ему найти носки или брюки.
Однажды, меня пробрало. Как обычно, придя из школы, и бросив портфель под стол, я пошла на кухню, греть нам с дедом обед.
- Дедушка! Дед, идем кушать!
В ответ - ни звука. Я открыла дверь к нему в комнату. Дед Ася сидел на диване, обхватив голову руками, и тихо плакал.
- Аз ох ун вей … Вей из мир …
- Дедушка, тебе нельзя - глаукома же, - я присела на корточки и дальше не знала, что делать. Я - подросток, а передо мной сидит восьмидесятипятилетний старик, которому нужна помощь. Вытерев Асе покрасневшие от слез глаза, я потянула его за руку, - Пойдем, дедуль, сейчас покушаем – там вареников мама приготовила, с картошечкой, а потом на уличку – гулять. А? Целый час ходить будем!
- А тебе уроки делать не нужно? – всхлипнул дед.
- Нет, дедуля, совсем мало задали, и я в школе уже всё сделала.
Я врала. Врала беззастенчиво – на завтра учить здоровенный стих и пересказ по английскому. Одна надежда, что на перемене успею прочитать.
От прогулок с дедом у меня было двоякое чувство – с одной стороны я была молодец, потому что гуляла со стариком, а с другой –  стеснялась перед сверстниками, которые втихую надо мной посмеивались. Эти обеды и прогулки с Асей дали мне очень многое – я узнала о довоенной Польше больше, чем было в учебниках. Узнала, что у бабки случился роман в Освенциме с каким-то графом, и тот самый спившийся дядя Вова – наполовину польский шляхтич – родился в концлагере. Там не только умирали, но и рождались. А у деда была другая семья до войны, но всех расстреляли немцы. Он даже не знал, где могила брата, жены и двоих детей. От этих долгих бесед на моей руке оставались синяки – дед Ася судорожно держал меня за руку во время прогулки, то ли волнуясь от воспоминаний, то ли боясь оступиться и упасть. Иногда прогулки сопровождались  полным молчанием. Мы оба, молча, ходили вдоль дома, думая каждый о своём.
- Фашисты они, - говорил ночью дед, очередной раз, разбудив меня в поисках туалета.
- Кто, деда?
- Они – твой брат и отец.
- А мама?
Я поняла только спустя много лет, что дед знал или скорее догадывался, чем закончится его переезд к нам. На мой вопрос о маме он промолчал. Я люблю свою маму, но то, что может сделать женщина, чтобы сохранить семью и удержать мужа, иногда необъяснимо.

Папа пришел поздно вечером «тепленький».
- Элка, уже приказ подписан. Переводят меня, - его пьяный голос доносился с кухни, заглушаемый включенным радио.
- Женя, а мы? Мы же семья… - приоткрытая дверь скрипнула и тут же захлопнулась, по радио стали громче вещать новости.
Через неделю в доме началась суматоха – мама паковала вещи и бегала с какими-то документами.
- Света, а мы куда-то все едем? - спрашивал дед Ася на прогулке.
- Не знаю, - врала я.
Давно подслушав очередной разговор родителей, я не находила в себе сил сказать деду правду.

Родня ответила маме отказом на просьбу забрать деда обратно, хотя бы на пару лет. И его дальнейшую судьбу решили одним махом: мама выдала мысль, а папа, молча, согласился. Права голоса я не имела и от страха не хотела думать, что будет дальше.
- Света, помоги дедушке одеться и отведи к машине, - мама вывела в коридор деда. Ася стоял передо мной такой растерянный, словно еще не прошел год с момента приезда, и он не освоился, и все тут ему чужое-незнакомое. Нарядный, в костюме и своем единственном галстуке, Ася топтался, кружась на месте, не понимая, где и кто стоит.
- Эля! Элечка, куда мы едем?
- В больницу, - коротко отвечала мама, не отводя глаз.
 Слепой не видит, но он все слышит.
- Эля, зачем нам в больницу? Мы же со Светочкой гулять идем. Эля, скажи мне, зачем в больницу?
Не понимая, что сегодня за спешка, я быстро одела деда и повела на улицу.
- Деда, сегодня покатаешься на машине, а завтра мы пойдем гулять. Хорошо?
Мы медленно спускались по лестнице и уже почти вышли, когда нас догнала мама. В руках у неё был старый дедов чемодан «мечта оккупанта» - немецкий, с обшитыми уголками. Скользкий комок противно подпрыгнул в горле, из глаз предательски потекли слезы.
- Света! Света, а почему ты плачешь?
- Не плачу, деда.
- А Эля? Где Эля? Она здесь?
- Дедушка, держи меня за руку, мне дверь открыть нужно.
Я отворачивала лицо, в надежде, что Ася не поймет, что слезы уже катятся водопадом. Втихаря вытирая нос рукавом болоньевой куртки, и размазывая на пол-лица сопли и слезы, я шла почти на ощупь и по памяти. Перед глазами все поплыло, и остались только темные пятна. Папа – пятно, мама-пятно, машина пятно, лавочка у подъезда – тоже пятно. Дедушка говорил, что видит только свет и темноту…

Деда Асю увезли в дом престарелых. До отъезда мы навестили его один раз. Маленький и худой старик лежал на голой панцирной сетке и подушке без наволочки, одетый только в байковую рубашку. В клетку. Так и лежал - в рубашке и с голой попой. Нас здесь не ждали.
- Ссытся ваш дед, - рассказывала мощная тетка, уперев руки в бока, - только вот простынь сняли.
- А где его вещи? – пискнула я.
- … орет все время, - не слушала меня сиделка. -  Кто из вас Эля?
- Я – Эля, - ответила мама, дрожащей рукой поправив платок на шее.
- Вот вас и требует, значит, - подытожила тетка.
- А брюки его где? – выдохнула мама.
- Его вещи все в прачечной, - не краснея, ответила сиделка. – Но я могу пойти вам навстречу и дать другие штаны.
Намек был понят, и мама вытащила червонец из сумочки.

Папа стоял возле машины и курил, когда я, задыхаясь от слез и спертого воздуха богадельни, вышла на улицу.
- Па, мы можем забрать дедушку? – почти прошептала я.
Отец молчал еще пару минут. Я подумала, что он не услышал меня. Потом получила ответ.
- С этим вопросом к маме. В конце концов, это её отец.

Через несколько месяцев мы стояли у пустой могильной ямы. Сыпал мелкий снег, постепенно выбеливая свежие холмики вокруг. Копальщики за отдельную плату взялись принести гроб с дедом от катафалка. Опуская домовину рядом с ямой, один из них, щелкнул по горлу и спросил:
- Чего-то в синяках ваш дедок. Боец был?
Все промолчали. Приглядевшись, я увидела на лице Аси, замазанные дешевым тональным кремом, синяки, уходящие под рубаху. Я убежала оттуда и уже не видела, как закапывали. За углом кирпичного здания я курила по-тихому, глубоко затягиваясь и кашляя на выдохе.
Теперь Асе не нужны глаза, чтобы нас видеть.